Читаем Диалоги об Атлантиде полностью

Ипп. Да недосуг, Сократ. Элея[418], когда нужно бывает вступать в сношения с которым-нибудь из городов, всегда обращается ко мне первому из граждан и избирает меня посланником – в той мысли, что по таким делам, какие совершаются между всеми городами, я – самый удовлетворительный судья и вестник. Посему часто ездил я послом и в другие города, да неоднократно, по весьма многим и важнейшим делам, и в Лакедемон. Так вот отчего, как ты спрашиваешь, я не учащаю в эти места.

Сокр. Таково-то, Иппиас, быть поистине добрым и совершенным мужем. Ты, и как частный человек, способен брать с юношей большие деньги и доставлять им еще больше пользы, чем сколько берешь денег; и опять, как человек общественный, способен благодетельствовать своему городу, к чему обязан всякий, кто намерен быть предметом не презрения, а уважения со стороны народа. Однако ж, Иппиас, что́ бы это за причина, что те древние, которых великие имена прославляются за мудрость, например Питтак, Виас и Милетянин Фалес со своими последователями[419], также позднейшие – до Анаксагора, если не все, то многие из них, как видно, удерживались от дел гражданских?[420]

Ипп. Что иное-то, думаешь, Сократ, как не то, что они не могли и неспособны были обнять умом то и другое, – общее и частное.

Сокр. Так, ради Зевса, неужели скажем, что как прочие искусства возросли, и древние художники пред нынешними оказываются плохими, так выросло и ваше искусство софистическое, и древние, относительно мудрости, плохи в сравнении с вами?

Ипп. Да, выросло; ты говоришь весьма правильно.

Сокр. Стало быть, Иппиас, если бы теперь ожил и возвратился к нам Виас, то он возбудил бы в вас смех, подобно тому, как говорят статуйщики, что если бы теперь жил Дедал и тоже работал, что прославило его имя, то был бы осмеян.

Ипп. Это правда, Сократ; это так, как ты говоришь. Конечно, я и сам обыкновенно хвалю древних и до нас живших, – хвалю их первых и больше, чем нынешних, но только – опасаясь ненависти живущих и страшась гнева умерших[421].

Сокр. И ты, Иппиас, как мне кажется, хорошо-таки думаешь и рассуждаешь. Могу засвидетельствовать, что говоришь истину и что ваше искусство действительно так выросло, что с делами частными может совершать и общественные. Ведь и этот леонтинский софист, Горгиас, приехал сюда из дома по делу общественному, в качестве посланника, как человек самый способный исполнять общественные поручения Леонтинян, а между тем, приобретши в народе мнение отличного говоруна, он и частно показывает себя в рассуждениях, учит юношей, и этим заработал и взял с города множество денег. Да если хочешь, и тот друг наш, Продик, нередко бывал у нас, как в другие времена, по делам общественным, так и в последнее время – недавно, по общественному же делу прибыл с Цеоса и очень понравился произнесенною им в совете речью, а потом, показывая себя также частно и уча юношей, нажил какие-то изумительно большие деньги. Из тех древних никто никогда не хотел в вознаграждение требовать денег, – не хотел и показывать свою мудрость различным людям; так были они просты и не замечали, что деньги высоко ценятся! Из этих же каждый своею мудростию заработал денег больше, чем всякий другой художник каким-нибудь своим искусством, а Протагор[422] – еще больше их.

Ипп. И ты еще не знаешь, Сократ, ничего прекрасного в этом отношении. Ведь если бы ты знал, сколько денег выработал я, то удивился бы. Оставляю другое; скажу только, что, прибывши некогда в Сицилию, где тогда жил, славился и был старейшим Протагор, я, – гораздо моложе его, в короткое время выработал много больше ста пятидесяти мин, даже в одном маленьком местечке, Иникосе, нажил более ста мин. Прибыв домой и принесши это серебро, я отдал его отцу, – и он, равно как другие граждане, удивились и были поражены. Так мое мнение таково, что я выработал денег больше, чем взятые вместе два, какие тебе угодно, софиста.

Сокр. Ты приводишь, Иппиас, в самом деле прекрасное и великое доказательство мудрости – и твоей, и нынешних людей, показывая, как они превосходят древних; ибо прежние[423], по твоим словам, находились в великом невежестве. Вот с Анаксагором случилось, говорят, противное тому, что с вами: получив себе в наследство много денег, он стал беззаботен и всё потерял. Так и неблагоразумно было софистическое его занятие! Подобное в этом роде рассказывают и о других древних. Итак, в этом ты представляешь, мне кажется, прекрасное доказательство мудрости нынешних, сравнительно с прежними. Да и многие того же мнения: мудрец должен быть мудрецом особенно для самого себя[424]; а это, стало быть, можно определить[425] так: чем больше кто выработал денег, тем больше тот пусть будет удовлетворителен в этом отношении. Но скажи мне вот что: какие города, в которых ты был, доставили тебе больше денег? не явно ли, что Лакедемон, где бывал ты многократно?

Ипп. О нет, клянусь Зевсом, Сократ.

Сокр. Что ты говоришь? весьма мало?

Ипп. Даже вовсе ничего и никогда.

Перейти на страницу:

Все книги серии Эксклюзивная классика

Кукушата Мидвича
Кукушата Мидвича

Действие романа происходит в маленькой британской деревушке под названием Мидвич. Это был самый обычный поселок, каких сотни и тысячи, там веками не происходило ровным счетом ничего, но однажды все изменилось. После того, как один осенний день странным образом выпал из жизни Мидвича (все находившиеся в деревне и поблизости от нее этот день просто проспали), все женщины, способные иметь детей, оказались беременными. Появившиеся на свет дети поначалу вроде бы ничем не отличались от обычных, кроме золотых глаз, однако вскоре выяснилось, что они, во-первых, развиваются примерно вдвое быстрее, чем положено, а во-вторых, являются очень сильными телепатами и способны в буквальном смысле управлять действиями других людей. Теперь людям надо было выяснить, кто это такие, каковы их цели и что нужно предпринять в связи со всем этим…© Nog

Джон Уиндем

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-философская фантастика

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
100 легенд рока. Живой звук в каждой фразе
100 легенд рока. Живой звук в каждой фразе

На споры о ценности и вредоносности рока было израсходовано не меньше типографской краски, чем ушло грима на все турне Kiss. Но как спорить о музыкальной стихии, которая избегает определений и застывших форм? Описанные в книге 100 имен и сюжетов из истории рока позволяют оценить мятежную силу музыки, над которой не властно время. Под одной обложкой и непререкаемые авторитеты уровня Элвиса Пресли, The Beatles, Led Zeppelin и Pink Floyd, и «теневые» классики, среди которых творцы гаражной психоделии The 13th Floor Elevators, культовый кантри-рокер Грэм Парсонс, признанные спустя десятилетия Big Star. В 100 историях безумств, знаковых событий и творческих прозрений — весь путь революционной музыкальной формы от наивного раннего рок-н-ролла до концептуальности прога, тяжелой поступи хард-рока, авангардных экспериментов панкподполья. Полезное дополнение — рекомендованный к каждой главе классический альбом.…

Игорь Цалер

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное
Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019
Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019

Что будет, если академический искусствовед в начале 1990‐х годов волей судьбы попадет на фабрику новостей? Собранные в этой книге статьи известного художественного критика и доцента Европейского университета в Санкт-Петербурге Киры Долининой печатались газетой и журналами Издательского дома «Коммерсантъ» с 1993‐го по 2020 год. Казалось бы, рожденные информационными поводами эти тексты должны были исчезать вместе с ними, но по прошествии времени они собрались в своего рода миниучебник по истории искусства, где все великие на месте и о них не только сказано все самое важное, но и простым языком объяснены серьезные искусствоведческие проблемы. Спектр героев обширен – от Рембрандта до Дега, от Мане до Кабакова, от Умберто Эко до Мамышева-Монро, от Ахматовой до Бродского. Все это собралось в некую, следуя определению великого историка Карло Гинзбурга, «микроисторию» искусства, с которой переплелись история музеев, уличное искусство, женщины-художники, всеми забытые маргиналы и, конечно, некрологи.

Кира Владимировна Долинина , Кира Долинина

Искусство и Дизайн / Прочее / Культура и искусство