Диалоги. Практика латинского языка

Скопа. Унеси это, удали круглые и четырехугольные столики, дай десерт (secunda mensa); ведь никто никуда, по крайней мере, не протянул руку.

Крито. Я в начале [пира] настолько алчно поглощал пищу, что теперь потерял аппетит.

Демокрит. Также и я стремлюсь не аппетитом, а страстью к первой трапезе, затем насыщаюсь.

Полемон. Не знаю, что я ел из рыбы, этот вкус меня совершенно оттолкнул.

Симонид. Разве при таком великолепии десерта и деликатесов остается страсть к иным лакомствам? Груши, яблоки, разнообразный сыр, но моему вкусу соответствует сыр из кобыльего молока.

Крито. Не думаю, что тот из кобыльего молока, но фригийский, из молока ослицы, он привезен, по крайней мере, из Сицилии в форме столбика и квадрата; когда его разбивают, он раскалывается на пластинки или [как бы] лубяные дощечки для письма.

Демокрит. Этот сыр, хотя и британский, пористый. Он не будет вам, на мой взгляд, приятен.

Крито. Но и не этот пористый – голландский. (А) этот пармский очень плотный и, кажется, достаточно свежий. А тот пенаффеллиус [испанский] легко поспорит с пармским.

Демокрит. Это не пармский, а из Пьяченцы.

Крито. Пусть, если угодно. В Германии повсюду приятен сыр старый, рыхлый, толченый и червивый.

Симонид. Кто ест такой сыр – жаждет, и ест – чтобы пить.

Скопа. Пекарь-кондитер слишком задерживается; почему не приносит испеченных в глиняной посуде пирогов (stribilitas [253] и artolagana [254]), и сладостей [изготовленных] в маленькой сковороде с введением кипящего масла, с налитым сверху медом?

Крито. Дай мне крупных фиников отведать, чтобы поддержать себя, возможно, этой ночью я не буду есть ничего другого.

Скопа. Возьми в таком случае всю эту ветку. Хочешь [что-то] из гранатов?

Полемон. Эй, мальчик, убери от нас этот дикий финик. Дай то, что для еды.

Скопа. Убеждаю вас пить. Вы знаете мнение Аристотеля: легкий десерт изобретен, чтобы он нас приглашал к питию, чтобы пища не переваривалась в сухости.

Крито. Стало быть, надлежит, чтобы изобретатель был или моряком, или рыбой, которые до такой степени боялись сухости.

Скопа. Принеси то, что обычно называется печатью желудка. После чего нет ничего ни для еды, ни для питья: солдатский пайковый хлеб, сладкое яблоко, кориандр, покрытый тростниковым сахаром; это надо пожевать, не есть, а сухой остаток изжеванного выплюнуть. Собери куски и остатки в корзину. Принеси душистую воду, розовое масло с цветами яблони-целительницы.

Полемон. Воздадим Христу благодарности.

Мальчик. «Воздаем благодарности тебе, Отец, Который так много сотворил для пользы человека; будь благосклонен к тому, что по Твоей милости мы пришли к этому пиру Твоего блаженства».

Полемон. Воздадим теперь благодарности хозяину.

Крито. Давай ты.

Полемон. Это сделает Демокрит, который силен в этих делах.

Демокрит. Я не мог бы воздать тебе благодарности по заслугам. Ибо ты видишь, в этом государстве все Вакхом приведено в беспорядок. Но произнесу слова, каковые Диоген сказал Дионисию, ибо запомнил их: «При ускользающей памяти и заплетающемся языке при таком возлиянии ты будешь иметь прощение» [255].

Скопа. Говори все, что будет угодно, это спишется на вино.

Демокрит. Ты утомил, Скопа, себя самого, жену, слуг, служанок, соседей, поваров, пекарей, чтобы нас изнурить больше едой и питьем. Сократ, придя на многолюдный рынок, мудро воскликнул: «О бессмертные боги. Сколь во многом я не нуждаюсь!» [256] Ты, напротив, мог бы сказать: «Все это, каждая часть из этого, есть то, в чем я нуждаюсь». Природе нравится скромное, и она поддерживается и укрепляется им. А столь многое, столь разнообразное подавляет природу. Плиний заслуженно [пишет], что разнообразие пищи пагубно для человека, [еще] пагубнее разнообразие услад [257]. Мы возвращаем отсюда домой [столь] отягощенные тела, возвращаем души, обремененные и угнетенные едой и питьем, что не можем заниматься никаким человеческим занятием. Так что посуди, должны ли мы благодарить тебя? [258]

Скопа. Не это ли благодарность от вас? Так вы отплатили за столь прекрасный обед?

Полемон. Действительно так. Ведь в чем большее благодеяние, нежели в том, чтобы ты стал мудрее? Ты нас домой возвращаешь поистине животными, мы хотим в доме твоем оставить тебя человеком, чтобы умел ты заботиться о своем и чужом здоровье и жить по потребностям природы, а не согласно развращенным глупостью взглядам. Будь здоров и будь благоразумен.

XVIII. Опьянение

Азотус, Триконгиус, Абстемиус, Главция [259]

Азотус. Что ты говоришь, Триконгий? Нас Брабантус принял вчера так хорошо!

Триконгиус. Пусть будет ему плохо. Я всю ночь не мог успокоиться. Меня, извините за выражение, рвало. Я после извивался по всей постели, то на середине ее, то на краю, казалось, что извергну глотку и желудок. Теперь из-за головной боли ни глаза, ни уши у меня ничего не воспринимают, кажется, что тяжелый свинцовый лист лег мне на лоб и глаза.

Абстемиус. Крепко стяни лоб и виски повязкой и покажешься царем.