Диалоги. Практика латинского языка

Триконгиус. Или сам ты скорее Вакхом, от которого обычай увенчиваться диадемой распространяется на царей [260].

Азотус. Возвращайся домой и проспись от опьянения (хмеля).

Триконгиус. Прямо-таки домой? Ничего так я не избегаю и не отвергаю, как дом и крикливую жену. Если бы она меня теперь увидела, то ее гомилии были бы длиннее, чем у Хризостома [261].

Абстемиус. И это ты называешь изрядно угоститься?

Главция. Так и есть. Ведь [оба – Триконгиус и Азотус] хорошо (пробе) промыли горло и глотку.

Абстемиус. А руки?

Главция. Ни разу.

Азотус. Напротив, [промыли] вином и молоком, пока в чаши друг друга мы совали руки.

Главция. Что может быть сказано приличнее? Именно [совали] пальцы, клейкие от жирной мясной подливки.

Абстемиус. Молчи ради Бога! Кто может слушать без рвоты вещь столь непристойную, тем менее видеть [ее] или пробовать того самого вина или молока?

Азотус. Да хранит Бог! Неужели ты, Абстемий, до такой степени нежен, что не можешь ушами терпеливо переносить это? Что бы ты сделал со вкусовыми ощущениями, как у нас? Но послушай ты, Триконгиус, сладчайший собутыльник, пошлем какого-нибудь мальчика, который принесет нам в этой глиняной фиале того же вина; нет никакого более надежного средства от этого зелья (veneno).

Триконгиус. Достоверно ли оно?

Азотус. Почему бы ему не быть таким? Помнишь стихи, которые поет Колакс (льстец): «Для исцеления от укусов ночной собаки возьми из волос той же собаки».

Главция. Расскажи, пожалуйста, о пире.

Абстемиус. Не рассказывай, если не хочешь, чтобы меня вырвало всем, что у меня в желудке, с самими внутренностями.

Главция. В таком случае расскажи немного.

Азотус. Расскажу подобающим образом, чтобы не было никак извинений.

Главция. Начинай, прошу, слушай внимательно, Абстемий.

Азотус. О мой Главция, прежде всего узнай от меня, что нет никого из рода людей, кто может сравниться с приятным и щедрым устроителем пира. Некоторые хвастаются ученостью в разных вещах, то есть чистым вздором, другие восхваляют опыт и благоразумие, накопленные практикой. К чему это? Есть те, кто имеют богатства, но не осмеливаются расходовать, жалкие! Что помогает их сохранить? (А этот) радушный устроитель пира всюду помогает, всюду приятен, даже только видом своим он развеселит и удалит печаль души, если есть в ней какое несчастье, или воспоминанием о пире, или надеждой, а также ожиданием; все другое, что зовется благами души и [чего] я не вижу, ничтожно и бесплодно.

Абстемиус. Прошу тебя, Азоте, [скажи], кто автор столь доброго мнения?

Азотус. Я и все мне подобные, то есть большинство из Галлии, Бельгии, от рек Сены до Рейна. Только с нами расходятся некоторые людишки, конечно, жалкие и крайне скупые, которые, завидуя у Абстемия его имени [262], хотят называться благоразумными; либо некоторые напичканные неким высоким представлением о мудрости, то есть пустом звании; да мы (то есть большая и главнейшая часть людей), смеемся над ними.

Абстемиус. Что я слышу?

Главция. В этом он не ошибается, если и пьян. Ведь нигде ученость не ценится меньше, чем в Бельгии; мужа выдающейся учености они считают не иначе, чем того, кто шьет и ткет.

Абстемиус. Однако учатся здесь многие и небезуспешны.

Главция. Родители приводят маленьких детей в школы, словно на работу, что поможет им впоследствии прокормить себя. Даже сами ученики, невероятно сказать, сколь мало ценят своих наставников, удостаивают сколь малого почета и до такой степени скудного вознаграждения, что доктора, выдающиеся и высшего звания, едва ли могут себя содержать.

Азотус. Это чуждо завязавшейся беседе, вернемся к пиру [263]. Я предпочел бы слушать об этом; и оставим уже, наконец, эти ученые разговоры, которые действительно бесплодны. Не знаю, как вы, итальянцы, цените ученость, мне во всяком случае кажется, что эта вещь не только очень бесполезная, но даже вредная.

Абстемиус. То же самое, что и тебе, кажется быку и свинье, и нам казалось бы, если бы у нас было не больше ума, чем у тебя.