Читаем Диалоги. Практика латинского языка полностью

Диалоги. Практика латинского языка

Флексибулус. Взвесь поэтому внимательно и тщательно каждое в отдельности из того, что я сказал. Разве не является благом острый ум, тонкое чутье, зрелое суждение, бескорыстие, рассудительность, затем разнообразная ученость в больших, а также полезных делах, благоразумие, практика в превосходных вещах, проницательность, ловкость в выполнении дел? Что ты [думаешь] об этом?

Гримферантес. Даже одни названия кажутся мне действительно прекрасными и великолепными, насколько больше сами вещи!

Флексибулус. Ну [пойдем] дальше, что есть мудрость, что религия, благочестие в отношении Бога, родины, родителей, родственников, справедливость, умеренность, милосердие, великодушие, презрение к человеческим несчастьям и сила духа в отношении невзгод? Что же это?

Гримферантес. Это также в высшей степени превосходно.

Флексибулус. Только это и есть блага человека. Ведь все прочее, что можно было бы упомянуть, есть общее между благим и дурным, а также по этой причине не доброе. Прошу запомнить усердно.

Гримферантес. Сделаю.

Флексибулус. Я сильно хотел бы [этого]. Ведь ум твой не дурной, но он не вполне образован. Итак, поразмышляй в душе, имеешь ли ты [эти блага], и если имеешь, сколь малы они и сколь поверхностны. Исследуя это остро и тонко, только тогда поймешь, что ты не украшен и не наделен ни большими, ни многими благами, что нет в народе [того], кто имеет меньшие [блага], чем ты. Ведь в массе: одни – старики, видели, а также слышали многое, имеют опыт многих дел; другие – ученые, которые оттачивают и совершенствуют ум познанием, иные – посвящают себя государству, третьи – охотно изучают авторов, которые, принесут пользу, иные – усердные отцы семейств, те преподают разные искусства и выделяются; даже сами крестьяне постигают столь многие тайны природы, моряки же – бег дней и ночей, природу ветров, положение земель и моря; другие из массы – мужи священные и религиозные, которые Бога благоговейно молят и почитают; иные управляли при процветании с умеренностью и переносили несчастья стойко. Что из этого ты познал? Чем занимаешься? Что осуществляешь? Вообще ничего. Кроме одного: нет никого лучше меня, я рожден в знатном роду. Как ты можешь быть лучше, ты, который еще не являешься добрым? Ни отец твой, ни деды твои, ни прадеды не были добрыми, если не имели того, о чем я рассказал. Тебе кажется, что скорее имели, я очень сомневаюсь. Но если имели, то, наверняка, ты не будешь добрым, если не станешь подобным им.

Гримферантес. Ты, право же, устрашил меня и устыдил. Не нахожу, что мог бы противопоставить этому.

Горгопас. Ничего из этого я не понял, ты мои глаза погрузил во тьму.

Флексибулус. Естественно, ты приходишь к этому слишком жестким (durus) и сильно пропитанным и порабощенным различными предрассудками. Но ты, юноша, каким именем, на твой взгляд, ты теперь, наконец, должен называться – господином или невольником (манципием)?

Гримферантес. Невольником. Ведь если так и есть, как ты подробно рассказал, и [если] я понимаю, что нет ничего более верного, то [полагаю, что] многие слуги гораздо лучше и превосходнее меня.

Флексибулус. Легко ли это, узнаешь. Отправляйся домой и с самим собой снова обдумай, исследуй, взвесь; чем больше будешь заниматься, тем поймешь это вернее и надежнее.

Гримферантес. Прошу тебя, прибавь другое, если считаешь нужным: ведь я чувствую, что в течение часа я настолько изменился, что мне вообще кажется, будто я уже другой.

Флексибулус. О, если бы тебе выпало на долю то, что [случилось] с Полемоном философом! [330]

Гримферантес. Что с ним случилось?

Флексибулус. От одной речи Ксенократа он сделался из беспутного и пропащего самым усердным в мудрости и всех добродетелях и вышел философом большой известности, преемником Ксенократа в Академии. А ты, мой сын, когда открыто признаешь, сколько тебе недостает для доброты [из того], (что у многих других в избытке), то истинно и от всей души уступишь другим и в них будешь уважать доброту, которой, как увидишь, они украшены, ты же лишен. Уже самим своим размышлением ты обесценишь себя и смиришь себя настолько, что никому столь низкого происхождения и ничтожному не возразишь, кого сознание твоей души не поставит впереди тебя. Ибо ты не сможешь побудить себя поверить, что кто-то хуже тебя, разве только злость и испорченность того не обнаружили себя открыто, твое укрывается с большей предосторожностью (tua delitescit cautious) [331].

Гримферантес. Что затем последует?

Флексибулус. Если ты сделаешь это, то последует истинное и прочное свободное воспитание, а также благовоспитанность (urbanitas) или как теперь говорят, aulicitas. Ты будешь приятен и любим всеми, но отныне не оценишь это высоко. Будешь же приятен бессмертному Богу, что станет для тебя тогда единственной заботой.