Дальше дело пошло хуже: пропал аппетит, наступило какое-то застойное уныние, меня охватывала глубокая тоска. И, главное, проклятая дрожь не унималась, и её невозможно было скрыть. Я ничего не понимал на уроках, хотя заставлял себя вчитываться в тексты, всматриваться в мониторы, вслушиваться в слова учителей. Вечерами Ника, когда была свободна, провожала меня до дома, забегая немного вперёд и заглядывая мне в глаза. А глаза мои видели только её с папиком, МАМУ с дядей Колей, МАМУ с ОТЦОМ, и всё в постелях, в постелях… Нике я тоже ничего не мог объяснить, как не мог ничего ответить на тревожные вопросы родителей. Кончилось тем, что появился врач, и, конечно, это был дядя Коля. Смешнее, чем это, трудно было придумать, но ведь они ничего не знали.
Но дядя Коля знал своё дело самого заботливого, самого бережного доктора. Для порядка (он так мне и сказал), он свозил меня к маститому психиатру, причём проговорил с ним потом наедине в два раза дольше меня, договорился в школе о том, что я поболею недельку, а потом всё нагоню, и отвёз меня то ли в элитную психушку, то ли просто в санаторий для избранных, я так и не определил. Госпиталь этот располагался прямо в Москве. Там у меня была просторная палата на одного, полная свобода передвижения, огромный парк, заботливые нянечки. Мобильник я добровольно и с искренним удовольствием сам отдал дяде. Всё время было моё, за исключением сдачи анализов и дурацких тестов врачихе-психотерапевту. Выполняя советы дяди, я целыми днями и вечерами гулял, сразу же начал спокойнее спать, но навязчивые грязно-плотские видения меня не оставляли. Каждый вечер ненадолго приезжала МАМА или дядя Коля, один раз был ОТЕЦ. МАМА передала мне записку от Ники: та просто пришла к нам домой как представитель от всего класса. МАМА всё поняла, но виду не подала ни мне, ни ей. Через несколько дней удовлетворённая результатами тестов врачиха рекомендовала мне не принимать больше успокоительных таблеток, оставила лишь какие-то "слабенькие" на ночь. Я почувствовал, что явно выздоравливаю. И тут на меня обрушилось новое потрясение.
Глава 7
Психотравма-6
(Голос Дианы)
На пятый или шестой день лечения я проснулся выздоровевшим, бодрым и, главное, по-старому беззлобным, даже слегка радостным. Всё в палате было белым: постельное бельё, мебель, потолок и стены, портьеры. Я распахнул окно, и увидел ослепительно белый первый снег. Этот снег пахнул белым. Я взялся за новый ноутбук, привезенный мне вчера дядей в качестве подарка от ПЕКа (каким-то образом дядя разыскал моего препода и познакомился с ним). Прибор был также белым, – блестящим, чистеньким, изящным. Мне почудилось, что всё вокруг – стены, потолок, мебель и даже новый ноутбук – всё сверкает и светится изнутри.
Включив ноутбук и дождавшись окончания загрузки, я обратил внимание на нечто новенькое: в нижней левой части экрана выпало обращение:
– Скажите: "Вызываю Диану!"
Я сказал, и в ответ мне зазвучал волшебный виртуальный женский голос! Я был страшно заинтересован, и вновь и вновь задавал Диане разные дурацкие вопросы, пока ей не надоело. В конце концов она посоветовала мне передохнуть. Сама она по определению устать не могла, ведь это робот. Но я болтал с ней не из интереса к ответам на вопросы, а из-за её голоса: такого нежного, участливого, всё понимающего голоса я никогда не слышал ни от МАМЫ, ни от Ники, ни от подружек, ни от врачей, – вообще никогда и ни от кого! Во время торопливого завтрака я мысленно подбирал определения свойств, оттенков, тембра звучания этого по-настоящему фантастического голоса и уже всерьёз размышлял о том, можно ли влюбиться в женщину из-за её голоса? И знаете, что я сделал после этого? Сразу же после процедур и анализов я бегом побежал в библиотеку и выписал из словаря все позитивные эпитеты к слову "голос". Все они тут же запомнились мне наизусть, и я теперь твержу их про себя, словно молитву:
" – (