Приезд короля всех удивил, но никого не разбудил: когда скрипнула дверь, Ришелье, Бассомпьер и Креки, склонившись над столом, составляли план завтрашней атаки. Громыхая сапогами, Людовик с заиндевевшими усами и бородкой прошел прямо к огню.
— А я к вам как снег на голову, — пошутил он.
Ришелье сам отправил в ставку короля письмо, сообщая, что к наступлению все готово, но, конечно, не мог даже предположить, что Людовик примчится сюда среди ночи. Обогревшись, король изучил составленный маршалами план, внес кое-какие изменения и весело сказал:
— Что ж, значит, завтра выступаем!
— Уже сегодня, — поправил его Бассомпьер, указав в окно на занимавшийся рассвет.
Французские полки лавиной скатились с гор, смели баррикады, возведенные савойцами на подступах к Сузе, и захватили крепость. Самому герцогу Савойскому и его сыну, принцу Пьемонта, пришлось бежать. Не успев захватить родственников в плен, Людовик устроился в Сузе ждать от них парламентеров.
Ждать пришлось недолго: Виктор-Амедей Пьемонтский явился сам. Вместе с ним приехала его жена — сестра Людовика Кристина. Они не виделись десять лет, но Людовик без труда узнал в расцветшей и слегка располневшей женщине четырнадцатилетнюю девочку, которую сам вел под венец. Они стояли, держась за руки, и улыбались, глядя друг на друга. Потом Кристина начала расспрашивать о новостях, о семье, о здоровье матушки и Гастона, пишет ли Генриетта — как будто и не было войны, а старший брат просто заехал к ней в гости по дороге. Впрочем, зашла речь и о политике: Кристина пообещала быть посредницей между братом и свекром. Старый герцог Савойский очень хорошо к ней относится, особенно после того, как она подарила ему внука, маленького Франсуа-Гиацинта. Людовик слушал ее и думал, что все-таки с сестрами ему повезло гораздо больше, чем с братом.
Чтобы обеспечить успех мирным переговорам в Сузе, королевская армия двинулась дальше и прогнала испанцев, осаждавших Казале. На случай их возвращения в крепости оставили Туара, специалиста по осадам, а сам Людовик перешел обратно через Альпы, чтобы затушить последние очаги протестантского мятежа. Вести переговоры с Савойей, Испанией и Священной Римской империей, отстаивая права Карла де Невера на герцогство Мантуанское, поручили Ришелье.
— Постойте, ваше высочество! Да подождите же!
Пюилоран почти бежал за Гастоном, который стремительно шел по Большой галерее Лувра.
— Они все против меня! — бормотал герцог Орлеанский. — Ну ничего, я им еще покажу!
— Ваше высочество…
— Хватит! Я им не мальчишка! Все равно будет по-моему!
— Ваше в…
Гастон так резко остановился, что Пюилоран налетел на него сзади.
— Я увезу ее! — внятно произнес Гастон, как будто это решение только что открылось ему во всей своей простоте. — Я люблю ее, она любит меня, плевать я хотел на политику! Мы обвенчаемся тайком и уедем в Голландию. Да! Еду в Куломье; немедленно, сейчас!
Герцог шагнул к выходу из зала, но Пюилоран забежал вперед и встал в дверях у него на пути.
— Постойте, ваше высочество!
— Я не желаю ждать!
— Но так дела не делаются! Надо все подготовить.
Рука Гастона, которой он хотел оттолкнуть Пюилорана, замерла у него на плече.
— Надо найти священника, карету, предупредить герцогиню, чтобы собрала вещи.
— Ты прав, — Гастон задумался, покусывая нижнюю губу. — Хорошо; найди священника, а я пойду напишу Марии.
Они вышли на лестницу. Внизу мелькнула чья-то тень, послышался шорох торопливых шагов.
— Нас подслушали! — Пюилоран рванулся вниз, схватившись за шпагу.
— Не время! — удержал его Гастон. — Надо спешить.
…Высокая миловидная девушка в дорожном платье прильнула к окну, теребя тонкими пальцами батистовый платок. Руки ее были холодны как лед, а щеки пылали. Сердце билось так, будто хотело выскочить из груди. Стекло запотело от горячего дыхания, и девушка отвернулась от окна.
— О Боже мой, тетушка, что же мне делать? — простонала она.
— То, что велит тебе сердце. И разум, — ответила дама в бархатном платье с высоким стоячим воротником, которая сидела за маленьким столиком, раскладывая карты таро.
— Но отец велит мне вернуться в Италию! Не могу же я его ослушаться. А принц…
— Принц похитит тебя по дороге. О Господи! — вздохнула дама, подняв глаза к потолку, — неужели во Франции еще есть мужчины, готовые совершать безумства ради любви?
Девушка бессильно опустилась на кресло, уронив руки на колени.
— Вы же знаете, король против нашего брака, а отец может рассчитывать только на него. Если он разгневается…
— Король? — дама посмотрела на нее поверх карты, которую держала в руке. — Неужели ты не понимаешь, дорогая, что сама можешь стать супругой французского короля — Гастона I!
— Что вы такое говорите, тетушка!
— Я знаю, что говорю, — дама увлеченно разглядывала карты. — Ты еще молода и не знаешь жизни. Ах, было бы мне сейчас семнадцать лет! — мечтательно вздохнула она.
Снаружи послышался цокот копыт, стук привратного молотка. «Именем короля!» Девушка снова бросилась к окну.
— Ах, это он! — воскликнула она.