– Что ж, – заговорила она, – я рассказала то, что ты хотел узнать. Теперь твой черед.
– Мой черед?
– Довериться мне. Рассказать то, что знаешь ты.
Он повернулся к ней, ласково погладил ее щеку.
– Я никому не доверяю, – ответил он. Так, словно сам об этом жалел, но ничего не мог изменить. – Профессиональная болезнь, знаешь ли.
– Но… меня ты знаешь. Мы с тобой друзья!
– Такие, как я, не могут себе позволить дружбу, – ответил он тихо, словно не ей, а самому себе напоминая об этом.
Она хотела разозлиться, но не могла – слишком отчетливо узнала в этих словах себя. Верно, у нее есть Рыжие проказницы, но самое важное она не рассказывает и им. Ради их же блага.
– Но я враг твоего врага, а это значит…
– А еще ты можешь меня предать.
– Никогда! – возмущенно выдохнула она.
– Поверь, ты сама не знаешь, на что способна, какие глубины порока таятся в тебе. И я сделаю все, чтобы и не узнала. Никогда не попала в мой мир.
Франческа прекрасно знала, на что способна. Быть может, на ее счету меньше спрятанных трупов, чем у Эржбеты Батори, но точно больше, чем у средней графини!
– Я уже часть этого мира. И хватит решать за меня, что я могу, а что нет! – Прозвучало глупо, по-ребячески – и оба они это понимали.
Он смерил ее оценивающим взглядом, затем в глазах блеснуло одобрение.
– Что ж, должен признать, тебе уже не раз удалось меня удивить!
– Это для тебя ничего не значит?
Черт, она опять скрестила руки!
– Франческа! – Он провел пальцем по ее подбородку, нежным, но твердым жестом приподнял ее голову. – Если я о чем-то молчу, то ради твоего же блага.
– Моего блага? – Она строптиво отдернула голову. – Да ты издеваешься!
Он покачал головой.
– Нет, веду официальное расследование. Никто не должен знать о моих следующих шагах.
– Даже я? Деклан!
– Я больше не Деклан. Да никогда и не был Декланом, коль уж на то пошло.
– Хорошо, хорошо! – Она протянула руки ладонями вперед. – Пожалуйста. Будь кем хочешь, меняй имена и образы хоть каждый день – это меня не испугает. Мы оба не похожи на других. Никогда не были такими, как все – тем более сейчас! Мы с тобой носим боль как доспехи. Боль придает нам силу и решимость исполнять свой долг. – Она подошла к нему вплотную, положила ладони на грудь, позволила теплу его тела просочиться сквозь пальцы. – Общие воспоминания очистят нашу связь, а общая цель, быть может, когда-нибудь нас исцелит. Ты не Деклан? Пусть так. Я тоже не совсем Франческа. Я…
– Нет! – Он решительно оторвал ее руки от своей груди. – Это так не работает. Я так не работаю.
– Говорю же тебе, неважно…
– Еще как важно, черт побери! – рявкнул он, запустив руку во взъерошенные волосы. – О том, чем я занимаюсь, тебе лучше не знать. Иначе много лет не избавишься от кошмаров. Порой я спрашиваю себя, не сделался ли еще худшим чудовищем, чем те, с кем я сражаюсь. Вот моя награда за то, что помогаю вращать шестеренки империи и сдерживать Кровавый Совет!
Она хотела что-то сказать, но он поднял руку, призывая не перебивать. Кажется, хотел к ней прикоснуться, но вместо этого сжал ладонь в кулак.
– В этой мрачной тьме мне освещал дорогу один лишь луч света. Одно воспоминание. Ты, Франческа. Твоя доброта, нежность… чистота. За нее я сражался. За нее мстил. И мне тяжело видеть теперь, что эта чистота погибла.
– Погибла? – повторила она, словно эхо.
Он отвел взгляд, и что-то внутри нее скорчилось в муках.
– На один вопрос отвечу, – угрюмо продолжал он. – Все эти годы я не пытался с тобой встретиться потому, что не верил, что ты выжила, и не хотел смотреть на самозванку, присвоившую твое имя. А теперь, когда мы… – В его судорожном вздохе прозвучала боль растоптанной мечты. – Теперь у тебя своя темная сторона. Я не хочу добавлять к ней свою, и не хочу видеть, как ты делаешь то же, что и я. Ты стала такой… такой…
– Какой же? – поинтересовалась она сквозь стиснутые зубы; за ними скрывались проклятия и разгорался пожар женской ярости.
– Ну… – Он сделал резкий, отрывистый жест. – Ты потеряла невинность. Или рассталась с ней добровольно, этого я не знаю. Ради мести пожертвовала добрым именем. В твоей постели перебывало столько мужчин, что…
В этот миг Франческа его ударила. Дала не легкую пощечину, призванную смутить и заставить замолчать – полновесную, болезненную оплеуху. За все, что успел наговорить, и за то, что осталось несказанным.
– Как ты смеешь?! Я видела, что случается с девушками, у которых силой отнимают невинность! Это мерзость, на какую способен только последний негодяй. Видела и тех, кто сам растоптал свою чистоту – из алчности, из зависти, из ненависти. Но мне нечего стыдиться. А те, кто думает иначе, пусть катятся ко всем чертям – и ты тоже!
Она повернулась к прикроватному столику и одним глотком опрокинула остатки своего скотча. Снова взглянула на Чандлера – он стоял молча, все в той же позе.