Дьявол в ее постели

Немного опомнившись, Франческа смутилась. Она никогда не ревела! Никогда. Даже в самые тяжелые времена. Ни в день, когда Сирейна молилась над пеплом Мон-Клэр, хранящий останки ее родителей и друзей. Ни в школе, когда помогала закапывать тело мерзавца, изнасиловавшего ее лучшую подругу. Ни в Аргентине, когда сломала руку. Ни на тренировках, где ее безжалостно избивали крупные, сильные мужчины. За последние две недели ей приходилось бороться со слезами чаще, чем за предыдущие двадцать лет!

А теперь буря скорби о Чандлере излилась потоком слез – и, прижавшись к его груди, Франческа словно оплакивала все прошедшие двадцать лет.

– Прости, – с трудом выговорила она. – Мне так жаль, о господи, мне так жаль!

Так и есть. Страшно, невыносимо жаль. Что он так страдал. Что утешает ее сейчас, когда ему самому нужно утешение. Что она…

– Я люблю тебя, – прошептал он ей в макушку.

Она резко закрыла рот и отдернула голову от его насквозь промокшей груди.

Он ласково провел пальцами по ее щеке. Никогда еще не видела она на лице у Чандлера такого умиротворения, такой нежности. Глаза его сияли неземным светом, которому она даже не осмеливалась подобрать название, и все лицо озарял какой-то благоговейный восторг, дарующий счастье и пугающий.

Она заморгала, и он ответил на ее немой вопрос.

– Я люблю тебя! – повторил он так, словно она не расслышала. Или словно сам не мог в это поверить. – И, кажется, полюбил гораздо раньше, чем сам это понял.

Слезы Франчески обернулись ледяным ужасом. Она торопливо и неловко поднялась с его колен.

– Нет, нет… не говори так, не надо! Не сейчас!

– Почему? – спросил он, с недоумением глядя на свои опустевшие руки.

– Потому что… – Она проглотила признание, вертящееся на языке; все мужество вмиг ее покинуло. – Это неправда! Ты не меня любишь. Ты любишь свою фантазию, ребенка, каким я была. Я-настоящая тебя только раздражаю, и…

– Я люблю тебя, – повторил он так спокойно и уверенно, что ей захотелось его ударить.

– Говорю же тебе, ты меня совсем не знаешь! Не знаешь, какая я на самом деле, – настаивала она, оглядываясь в поисках халата, чтобы не стоять перед ним совсем неприкрытой. Халат Франческа оставила утром на спинке кресла – сейчас его не было. Черт бы побрал чересчур расторопную прислугу! – Подумай сам, что ты говоришь! Ты вечно со мной споришь, указываешь, что делать, чего не делать. Настаиваешь, чтобы я стала кем-то другим. Я видела любовь – она выглядит совсем не так!

В одно мгновение он оказался у нее за спиной и развернул, чтобы она взглянула ему в лицо.

– Франческа, ты все понимаешь неправильно! Я люблю тебя такой, какая ты есть! Просто настаиваю, чтобы ты прекратила рисковать жизнью – вот и все. Я хочу будущего с тобой – так что, пожалуйста, перестань подвергать себя опасности! – Он прижал ее к себе, зарылся лицом ей в волосы. – Ты моя, Франческа. Моя женщина. Моя огнедышащая драконица. И я… люблю тебя.

Черт, она сейчас опять разревется!

– Но…

– Я люблю тебя, черт возьми, и хватит спорить! – Его командный тон и решительно выдвинутую челюсть уравновешивало теплое сияние глаз. – Ты – моя надежда на счастье. Свет в конце этого темного тоннеля. Как ты не понимаешь? Я с ума схожу, когда ты рискуешь, потому что там, в конце тоннеля, должна ждать меня ты – иначе все бессмысленно. Я не могу потерять тебя, Франческа! – Он крепче сжал ее плечи, и взгляд на миг потемнел, словно заволокся страхом. – Второй раз я этого не переживу.

«Франческа».

Она замерла, словно сердце пронзили ледяной иглой. Когда же признаться, если не теперь? Но… хватит ли ему сил это услышать? Не станет ли она в его глазах человеком, снова убившим Франческу? Он возненавидит ее за это. И что, если… боль от этой второй потери окажется для него невыносима? Как лучше поступить?

Уже не ради себя – ради него?

Он погладил ее по щеке, шероховатой от соли пролитых слез.

– Помнишь, что я сказал той ночью в экипаже, когда ты еще не знала, кто я такой?

Она порылась в памяти.

– Что я могу тебя погубить?

– Так и вышло. Ты погубила Чандлера Элквиста, и Деклана Чандлера, и Тома Тью, и лорда Дрейка, и Эдварда Тэтча, и всех прочих. Я знал, что так и будет. Что ты разрушишь ложь и выкуешь из меня нечто новое – настоящее. Что станешь моим солнцем и звездами в ночном небе. Научишь думать не только о себе. Не только о своей мести. Дашь мне то, ради чего стоит жить. Кажется, я понял это сразу, с первым же поцелуем… – И он перевел взгляд на ее губы так, словно видел их впервые.

Франческа смотрела на него, не в силах шевельнуться. Не в силах вздохнуть. Ноздри ее раздувались, в глазах стояли непролитые слезы, но она не могла вымолвить ни слова.

Казалось, прошла вечность, прежде чем он прочел в ее глазах мучение – и отпустил.

– Ты… не чувствуешь того же, что и я.

Неуверенность и смущение в его голосе вывели ее из паралича, и она бросилась к нему.