Дьявол в ее постели

– Чандлер! Чандлер, выслушай меня! – Поза ее была сама покорность, сама мольба; и Чандлер солгал бы себе, если бы не признал, что лед, сковавший его сердце, при виде боли и отчаяния в ее глазах дал трещину. – Я люблю тебя! Люблю! И ты меня любишь, я знаю!

Он покачал головой. Заглядывая внутрь себя в поисках любви, сейчас он находил там лишь зияющую пустоту, лишь омертвелость и унижение.

Кстати, об унижении: он не повесил трубку. Отец все слышит. Это стало для него последней каплей.

– Ни один из нас ничего не знает о другом. Теперь это очевидно.

Она судорожно сглотнула, но продолжала:

– Неправда! Я никогда не была похожа на Франческу, ни тогда, ни сейчас. Все время, пока мы были вместе, ты был со мной! Со мной проводил время. Мы вместе смеялись, вместе работали. Сражались, и еще… любили друг друга…

– Вместе спали, только и всего!

Голова ее мотнулась, словно он дал ей пощечину; но она глубоко вздохнула и, овладев собой – с той несгибаемой волей, которой он так восхищался – продолжала:

– Знаю, сегодня все пошло не так, как мы оба хотели. Но… Чандлер, мы отомстили, несмотря ни на что. Ты говорил, что влюбился в меня гораздо раньше, чем сам это понял. Но ты влюбился в меня, Чандлер! Я – это я, такая, как есть. Франческа – просто имя, которое я ношу. Ты полюбил женщину, живущую в этом теле – и это не ложь! Прошу тебя! Сядь, давай поговорим. Дай мне шанс…

Чандлер покачал головой и поднял руку, жестом призывая ее к молчанию.

– Я полюбил память о ней. Теперь ясно это вижу.

– Что? – Она затрясла головой, не желая принимать его слова.

– Теперь, когда Франческа окончательно и бесповоротно мертва, я ничего не чувствую. И, наверное, должен за это благодарить тебя.

Теперь он сам стал обманщиком. Глубоко во тьме его души, запертые на замок, продолжали храниться живые чувства – спазм боли, и горе утраты, и черное, беспросветное отчаяние. Рано или поздно он их ощутит. Когда пройдет шок, когда все вокруг перестанет казаться тусклым и далеким. Тогда он извлечет ее предательство из этой темной бездны, рассмотрит со всех сторон – и навсегда выбросит из своей жизни.

– Ничего? – повторила она потрясенным шепотом. – После всего, через что мы прошли вместе – после всего этого… как можно так легко свести все это к нулю?

Он пожал плечами, словно для него это и вправду ничего не значило.

– Знаешь, я сейчас даже не особенно сержусь. И это говорит мне все, что нужно знать.

Она нахмурилась, изумрудные глаза – такие яркие, которых он не помнил ни у Франчески, ни у Пиппы, – вспыхнули гневом.

– Для начала, не понимаю, на что вообще ты тут можешь сердиться! – горячо заговорила она. – Ты лгал о своем отце, об имени, о происхождении. И я понимаю, почему. У нас обоих были причины скрывать, кто мы на самом деле… но я простила тебе обман. Почему же меня ты судишь по другим стандартам?

Он еле удержался, чтобы не бухнуть кулаком в дверной косяк. Ее слова попали в цель – и вызвали в нем новый взрыв ярости в ответ на нападение. Но он не поддался своему порыву, напротив, отступил на шаг.

– Не твоего прощения я искал, Пиппа. Мне нужно было ее прощение. – Он указал в сторону окна, как будто где-то в кружевах штор скрывался призрак Франчески. – И ты украла его у меня. Украла ее. Из-за тебя я снова ее потерял!

Он чувствовал, что должен как можно скорее убраться из этой спальни, из этого дома. От всего, что произошло между ними, и чему невозможно остаться в прошлом.

– Чандлер, я понимаю твои чувства, но не понимаю двойной морали. Ты, человек без имени, без лица, встаешь в позу обвинителя и обличаешь меня за то, что я присвоила личность погибшей подруги! И для чего же? Чтобы отомстить за нее и за Фердинанда!

Увидев шанс сбежать, он повернулся к двери и распахнул ее.

– Я предупреждал, что я чудовище. Тебе следовало прислушаться. А мне – не быть таким слепым.

И вышел, хлопнув дверью ей в лицо.

Но в ту же секунду она бросилась за ним.

– Ты никогда не был чудовищем! – кричала она ему вслед, и голос ее эхом отдавался от мраморных стен просторного холла. – Слышишь меня? Ты не был чудовищем – до сегодняшней ночи!

Глава 26

– Дело сделано. Не знаю, поздравлять или выражать соболезнования.

Непривычно мягкое сообщение Рамзи не вызвало в Чандлере ровно никакого отклика.

Наверное, он должен был что-то почувствовать. В конце концов, не каждый день новоназначенный лорд-канцлер сообщал ему, что смертный приговор Кенуэю приведен в исполнение.

Теперь Чандлер стал девятым графом Девлином. Опозоренным лордом. Властелином пепелища. Графом пустоты.

Разочарованный собственным унынием, Чандлер не знал, как взглянуть в лицо человеку, которого хорошо узнал и научился уважать за прошедшие два месяца чистого, беспримесного ада. Он просто коротко кивнул, дав понять, что услышал и понял – но не отвернулся от окна с видом на Херигейт-сквер в доме своего отца в Вест-Энде.

Точнее, в одном из многочисленных отцовских владений. Ни в одном из которых он так и не жил.