Дьявол в мелочах

Но сегодня меня не интересуют ни идиотские статуи, ни чтобы то ни было еще. Не разбирая дороги, топая прямо по грязному месиву, я иду к старым качелям. Знаю, что этот ребяческий порыв не поможет решить никаких проблем, но мне просто необходимо сейчас проветрить голову и хотя бы какое-то время ни о чем не думать.

Опускаюсь на деревянное сиденье, отталкиваюсь одной ногой, раскачиваюсь, и вот оно — желанное чувство псевдосвободы. Как в детстве, когда самое великое горе заключалось в том, что тебе не купили куклу или еще какую-нибудь дурацкую игрушку…

Я успеваю взлететь и опуститься несколько раз, прежде, чем мой полет прерывает чья-то твердая рука. Испуганно замираю и резко поворачиваюсь, ожидая увидеть как минимум маньяка, для обитания которого этот парк всегда казался мне идеальным местом. Порыв студеного ветра бросает в лицо длинные пряди волос, но я все равно узнаю в стоящем рядом человеке Романова. Первое желание — бежать, оказывается заглушено внезапно нахлынувшим равнодушием ко всему. Проблемой больше, проблемой меньше — какая уже разница?

Озябшими пальцами убираю с лица спутавшиеся волосы и жду, глядя на землю под своими ногами. Романов молчит, я молчу тоже. Так продолжается несколько долгих мгновений и первой не выдерживаю, конечно же, я.

— Ты почему здесь? Ведь уроки еще идут, — стараюсь, чтобы голос звучал спокойно, но очередной порыв ветра заставляет невольно поежиться и окончание фразы срывается, смазывая весь эффект моего мнимого безразличия.

— Пришел проконтролировать лично, чтобы ты не залетела от кого-нибудь другого. — Дима серьезен, смотрит пристально, но это длится всего пару секунд, а потом он плавно толкает качели, и они снова взмывают вверх. Я лечу, и все слова стремительно выпадают из головы, проносясь мимо меня вместе с потоком стылого воздуха. Только на душе царит жуткая сумятица после того, что сказал Романов. Я испытываю в этот момент смешанные желания — потянуться к нему в поисках тепла и отгородиться стеной, в случае, если мои туалетные откровения, уже явно дошедшие до его ушей, оказались Диме не по вкусу.

Качели снова взлетают и опускаются и я, поддаваясь порыву, торможу их ногами, предпочитая твердую земную опору мнимой безопасности неба.

— Значит, все знаешь. — Я не спрашиваю, просто констатирую факт. — Слушай… Извини меня. Не знаю, зачем я такого наболтала. Просто мне не понравился тон, которым говорила о тебе Алла, — все это я произношу, не поднимая головы, уперевшись взглядом в собственные колени. И, в ожидании его ответа, выписываю носком ботинка чудаковатые узоры на все еще влажной после дождя земле.

— Все знать невозможно. — Романов ухмыляется, отходит от качелей и встает напротив, засовывая руки в карманы толстовки. — Но если ты о моих способностях в постели, знаниями о которых ты поделилась со всей школой — да, я в курсе.

Он стоит, глядя внимательно, а слова произносит без злости. Просто еще одна констатация факта. Потом добавляет, понизив голос почти до шепота:

— Мне бы тоже не понравилось, если бы услышал, что обо мне говорила Алла. Тем более, учитывая тот факт, что я твой.

Мне хочется провалиться сквозь землю. И хотя в Романове сейчас нет уже знакомых мне агрессии и грубости, от его насмешливого тона я чувствую себя еще хуже, чем если бы он наорал на меня, обвинив во всех смертных грехах.

— Ну, допустим, не со всей школой, а всего лишь с Дергачевой и Филимоновой, — бурчу я себе под нос и, вздохнув, тут же добавляю более миролюбиво:

— Но ты прав, это, в принципе, одно и то же.

Я спрыгиваю с качелей, обхожу Романова и, с кажущегося мне безопасным расстояния продолжаю свой монолог, не в силах оставить без внимания его последнюю реплику:

— А если ты пришел, чтобы поиздеваться, Дима, то извини, но давай не сегодня. Прибереги свои эскапады до другого раза, когда я буду в более радужном настроении. Бить лежачего — не слишком интересное занятие.

Договорив, я сглатываю внезапно вставшую в горле желчь. Наверное, я несправедлива по отношению к Романову, но сейчас совершенно не в состоянии поддерживать его шутливый тон.

— Да вроде замечен в издевательствах не был. — Романов пожимает плечами, так и не вынимая рук из карманов, и стоит, не поворачиваясь лицом. — А говорю серьезно совершенно. Или ты уже передумала и теперь я не твой? Хотя, не отвечай. Я здесь не за этим.

Он все же вытаскивает руки из карманов и, развернувшись, подходит ко мне. Говорит быстро, будто боится, что его могут перебить:

— Если с родителями проблемы будут, скажи, что это я придумал. Можешь даже добавить, что с ума по тебе схожу последнее время. Я, конечно, не Дергачева и не Филимонова, но вполне могу себе чего-нибудь насочинять в голове и рассказывать всем. Ты же знаешь, Саврасов уверен, что я немного того. И твои предки поверят.