Дьявол в мелочах

Из груди вырывается невольный вздох и я задаю наверное совершенно неуместный, но кажущийся мне вполне закономерным вопрос:

— И что мы вообще тут делаем?

— Ты хочешь уйти? — откликаюсь эхом, когда Соня касается моей шеи, где под кожей растекается краской одна из моих сущностей.

Это тот, самый молчаливый из моих демонов — Вил, и он сейчас блаженно жмурится от удовольствия, в то время, как остальные начинают буквально вопить, что если я не сделаю сейчас, чего мне так хочется, они подохнут, возродятся и снова подохнут, чтобы разорвать меня на куски.

— Я вот никуда не хочу.

Скользнуть губами по скуле Сони получается как-то неловко. Каждое мгновение, будто удара, ожидаю, что она оттолкнет и сбежит. Понудит меня выслеживать ее, чтобы вернуть себе — на то место, которое мне самому уже кажется законным. Но она этого не делает. Глупая ошибка. Ее и моя. Впоследствии она может очень дорого нам стоить.

Сминая ее губы в жестком поцелуе, который начисто лишает даже шанса сделать глоток воздуха, я врываюсь языком в ее рот. Сладкое ощущение возвращает мне право на новый вдох — теперь Соня мой кислород, и в каждом движении ее губ я черпаю возможность дышать. В теле демоны устроили настоящую пляску — мне кажется, они вот-вот вырвутся наружу. Будут кружить под потолком чертова зала, пировать на крови тех, кого смогут уничтожить одним взглядом. Таким всесильным я чувствую себя сейчас.

— А сейчас если скажешь, что мы уходим — уйдем, — с трудом разорвав поцелуй, выдыхаю я, прижимая Соню к себе еще ближе. — Тем более, мне здесь не так, чтобы очень уютно. Я пришел только ради тебя.

— А я — ради тебя.

Признание слетает с губ непроизвольно, даже не успеваю подумать, стоит ли вообще говорить подобное. Но и думать сейчас я попросту не в состоянии. Охваченная жаром, все еще пробегающим по телу огненными всполохами, я стою посреди зала, почти забыв, как дышать. Ощущение его губ на моих губах — такое неожиданное и вместе с тем желанное, с привкусом табака на языке, который мне безумно нравится — это что-то настолько острое, что кажется почти нереальным. Я цепляюсь за кофту Димы, боясь открыть глаза, словно если размежу веки — непременно обнаружу, что этот поцелуй — самый первый в моей жизни — мне только почудился.

Чувств, которые переполняют меня сейчас, так много, что в наполненном людьми актовом зале мне становится душно. И вместе с тем, того, что уже произошло — странно мало, и во мне просыпается неожиданная жадность. В этот момент мне не хочется делить Диму ни с кем — ни с этим местом, ни с этими людьми. Хочется увести его подальше отсюда, подальше от чужих взглядов, чужих ушей, чужих слов. Куда-то, где будем только мы. Из моего спасения Романов становится вдруг почти болезненной потребностью и все, чего я хочу сейчас — продолжать вдыхать его запах, впитывать тепло его тела и губ. Даже если потом окажется, что все это — отрава, которая меня в итоге погубит. Даже если окажется, что все — лишь иллюзия, которая растает наутро без следа. Сейчас мне удивительно хорошо и легко, и это сейчас я мучительно хочу продлить, спрятав ото всех. Потому что оно — только мое. И Романов — только мой.

— Уведи меня, — прошу тихо, касаясь его руки. — Уведи туда, где никого нет. Где тебе хорошо. И где мне будет хорошо тоже, потому что там ты.

Этот вечер заканчивается чем-то нереальным. Даже когда добираюсь до дома, не могу забыть ни мгновения из него. И каждое прикосновение к Соне помню тоже — так досконально, будто оно происходит со мной здесь и сейчас, по кругу, на бесконечном репите.

Дядя Витя уже спит — тем лучше, мне не хочется делиться ни с кем даже малой частью того, что принадлежит лишь мне. Будто опасаюсь, что кто-то может украсть у меня все это. А крышу сносит — причем так конкретно, особенно от того, что внутри меня, под кожей, демоны устроили настоящее пиршество.

Заснуть невозможно. Просто валяюсь на постели, тупо глядя в потолок и идиотски улыбаюсь. Не могу ни о чем думать. Только о том, как бесконечно целовались, когда не хватало сил даже сделать следующий вдох. Только о том, как вжимал Соню в себя, словно желал сделать ее своей частью, запачкать угольной чернотой, чтобы все знали, кому она принадлежит.

Слышу, как к комнате подходит отчим — все же проснулся и решил проверить, дома ли я. Закрываю глаза, делая вид, что сплю. Не хочу, чтобы хоть кто-то сейчас нарушал то, что кажется настолько хрупким. Ни сейчас, ни когда бы то ни было.

Дядя Витя стоит возле спальни несколько минут, после чего разворачивается и тихо уходит. А я испытываю желание до зуда в ладонях снова увидеть Соню, прижать к себе. Снова целовать, как сегодня, когда понимал, что не могу сдержаться, боясь напугать напором, но все равно целуя жадно и глубоко.

Черт… Мне нельзя об этом думать, потому что нутро выворачивает наизнанку. И даже безмолвный Вил утробно рычит от нетерпения вновь увидеть ее. И понять, что мне ничего не приснилось.