Вытершись, Карл попытался вспомнить последний раз, когда они занимались любовью. Кажется, прошлой весной, хотя точно не скажешь. Он попытался представить Сэнди снова молодой и свежей, до того, как началась вся эта хрень. Конечно, он быстро узнал о поваре, который лишил ее девственности, и о перепихонах с прыщавыми пацанами, но все же тогда она излучала какую-то невинность. Возможно, иногда думал он, потому, что у него и самого при встрече было не так много опыта. Да, с парой шлюх он спал – по соседству их было полно, – но ему было всего двадцать, когда мать осталась парализованной после инфаркта и практически лишилась речи. К тому времени хахали к ней не захаживали уже несколько лет, так что сидеть с ней пришлось Карлу. Первые несколько месяцев он подумывал придавить ей подушкой перекошенное лицо и освободить их обоих от бремени, но это же все-таки мать. Взамен он посвятил себя запечатлению ее угасания на пленку – по новому снимку скукоженного тела дважды в неделю следующие тринадцать лет. В конце концов мать привыкла. Потом однажды утром он обнаружил ее мертвой. Сел на край кровати и попытался съесть яичницу-болтунью, которую приготовил для нее на завтрак, но пища не удержалась в желудке. Три дня спустя он бросил на гроб матери первую лопату земли.
Кроме камеры, после оплаты похорон у него осталось двести семнадцать долларов и дребезжащий «форд», который ездил только в сухую погоду. Шансы проехать на нем через все Соединенные Штаты стремились к нулю, но Карл почти столько, сколько себя помнил, мечтал о новой жизни, а теперь его главная и последняя отговорка наконец упокоилась на кладбище Святой Маргариты. И вот за день до того, как кончилась аренда, он упаковал выгнутые стопки снимков смертного одра и вынес на обочину – для мусоровоза. Потом поехал на запад, с Парсонс-авеню на Хай-стрит, и направился прочь из Колумбуса. Его целью был Голливуд, но тогда он плохо ориентировался на дорогах и каким-то образом тем вечером оказался сперва в Миде, штат Огайо, а там и в «Деревянной ложке». Оглядываясь в прошлое, Карл верил, что туда привела сама судьба, но иногда, вспоминая мягкую и нежную Сэнди пятилетней давности, почти жалел, что зашел в ресторан.
Стряхнув воспоминания, он одной рукой выжал в рот зубную пасту, пока второй ублажал себя. Это заняло несколько минут, но наконец он был готов. Вышел из ванной голый и немного настороже; к обвисшему животу в растяжках прижимался фиолетовый конец стояка.
Но Сэнди уже спала; и когда он тронул ее за плечо, открыла глаза и застонала. «Я плохо себя чувствую», – сказала она, отвернулась и сжалась калачиком на другой половине кровати. Карл постоял над ней пару минут, дышал через рот, чувствовал, как отливает кровь. Потом выключил свет и ушел обратно в ванную. На хер, Сэнди насрать, что сегодня он просил ее о чем-то важном. Он сел на унитаз, рука опустилась между ног. Увидел перед собой гладкое белое тело солдатика, поднял с пола влажную тряпку и закусил. Сперва острый конец лиственной ветки не влез в пулевое отверстие, но Карл его разрабатывал, пока ветка не торчала прямо, будто из мускулистой груди рядового Брайсона выросло молодое деревце. Закончив, Карл встал и сплюнул тряпку в раковину. Уставившись на свое запыхавшееся отражение в зеркало, он осознал: велика вероятность, что они с Сэнди больше никогда не займутся любовью, что дела у них хуже, чем он воображал.
Позже той ночью он проснулся в панике – ожиревшее сердце дрожало в грудной клетке, как пойманный и испуганный зверек. Часы на тумбочке показывали, что он проспал меньше часа. Начал переворачиваться на другой бок, но потом вскочил с кровати и поплелся к окну, отдернул занавеску. Слава богу, универсал еще на стоянке. «Тупой ты придурок», – выругался Карл про себя. Натянув штаны, босым прошел по гравию к машине и открыл дверцу. Над головой тяжело и плотно нависли тучи. Он достал из бардачка шесть катушек пленки и отнес в номер, сунул себе в туфли. Совершенно про них забыл – непростительное нарушение его же собственного правила № 7. Сэнди пробормотала во сне какую-то хрень – что-то там про пугало или вроде того… Вернувшись к открытой двери, Карл закурил еще одну сигарету из ее пачки и стоял, глядя в ночь.
Пока ругал себя за беспечность, раздвинулись тучи, и в просвете на востоке показались звезды. Он прищурился через сигаретный дым и начал их считать, но тут же прекратил и закрыл дверь. Еще одна цифра, еще один знак, который сегодня ни черта не изменит.
13
Когда Бодекер вошел в бар «Текумсе», за столом сидели трое и пили пиво. Солнце коротко осветило темное помещение, и тело шерифа отбросило на пол длинную тень. Потом дверь за ним закрылась, и все снова погрузилось во мрак. На музыкальном автомате к своей печальной трепещущей концовке подошла песня Пэтси Клайн. Никто из мужчин не сказал ни слова, когда шериф прошел мимо них к бару. Один был угонщиком, другой избивал жену. Оба не раз сидели в его тюрьме, натирали ему патрульную машину воском. Третьего он не знал, но решил, что это только вопрос времени.