Дьявол всегда здесь

– Скажи, странно, что мы оба остались сиротами и попали в один и тот же дом? – заговорила Ленора, когда они вошли на кладбище. Положила Библию на ближайшее надгробие, слегка ослабила чепец и сдвинула назад. – Как будто нарочно, чтобы мы встретились. – Она стояла рядом с участком матери и смотрела на квадратный камень, лежащий на земле: ХЕЛЕН ХАТТОН ЛАФЕРТИ 1926–1948. В обоих верхних углах было вырезано по ангелу – крылатому, но безликому. Эрвин, цыкнув, сплюнул через щербинку между зубами и оглядел засохшие остатки прошлогодних цветов на соседних могилах, клочки травы и ржавую проволочную ограду, окружающую кладбище. Ему было неловко от таких речей Леноры, а с тех пор, как ей исполнилось шестнадцать, она заводила их намного чаще. Может, они и не состоят в кровном родстве, но ему было неуютно думать о ней не как о сестре. Эрвин хоть и понимал, что шансы не в его пользу, но все же надеялся, что она найдет себе парня раньше, чем ляпнет какую-нибудь глупость.

Он оторвался от перил, пошатываясь, подошел к качалке Ирскелла и сел. Задумался о родителях, и в горле у него вдруг пересохло, а дыхание перехватило. Виски ему нравился, но иногда вгонял в глубокую тоску, которую снимал только сон. Хотелось плакать, но он поднял бутылку и сделал еще один глоток. Где-то на соседнем бугре пролаяла собака, и на ум пришел Джек – бедный безобидный щенок, которого отец убил ради какой-то паршивой крови. Один из худших дней того лета на его памяти – почти как ночь, когда умерла мать. Скоро, пообещал себе Эрвин, он вернется к молельному бревну поискать кости собаки. Хотелось похоронить их как полагается, сделать, что может, чтобы искупить поступки сумасшедшего отца. Даже если доживет до ста, поклялся про себя Эрвин, он никогда не забудет Джека.

Иногда он задавался вопросом: а если он просто завидует, что у Леноры отец может оказаться жив, а у него – умер? Он читал все выцветшие газетные статьи, даже лично прочесывал лес, где нашли труп Хелен, надеясь найти какую-нибудь улику, которая опровергнет всех: неглубокую могилу с двумя скелетами, медленно поднимающимися из земли бок о бок, или дырявую от пуль ржавую коляску в глубине какого-нибудь незамеченного оврага. Но нашел за все это время только два отстрелянных ружейных патрона и фантик от жвачки «Сперминт». Ленора пропускала мимо ушей его вопросы о том утре и об отце и все болтала о судьбе, предначертанной любви и прочей романтической фигне, которую вычитала в книгах из школьной библиотеки, так что он понял: надо было остаться дома и повозиться с «бел-эйром». С самой покупки автомобиль капризничал на дороге.

– Черт, Ленора, хватит нести чушь, – сказал ей Эрвин. – А кроме того, может, ты даже не сирота. Послушать местных – твой отец живее всех живых. Черт, да он хоть завтра может выскочить из-за холма и примется выплясывать джигу.

– Я надеюсь, – ответила Ленора. – Молюсь за него каждый день.

– Даже если это значит, что он убил твою мать?

– Мне все равно, – сказала она. – Я его уже простила. Мы можем начать с чистого листа.

– Бред какой.

– Нет, не бред. А как же твой отец?

– А что мой?

– Ну, если бы он мог вернуться…

– Девочка, просто заткнись, – Эрвин направился к кладбищенским воротам. – Мы ведь оба знаем, что этого не будет.

– Прости, – всхлипнула Ленора.

Глубоко вздохнув, Эрвин остановился и обернулся. Иногда казалось, что она прорыдала полжизни. Помахал перед ней ключами.

– Слушай, если тебя подвезти – пошли.

Вернувшись домой, он почистил карбюратор «бел-эйра» ершиком, окунутым в бензин, потом ушел сразу после ужина – забрать Хобарта и Дэрила. Всю неделю он ходил приунывший, в мыслях о Мэри Джейн Тернер, и чувствовал необходимость хорошенько надраться. Ее отец быстро смекнул, что служить на торговом флоте куда проще, чем корчевать камни и волноваться из-за засухи, так что в прошлое воскресенье собрал спозаранку семью и направился в Балтимор, на новый корабль. Хотя Эрвин не отставал от нее с первого свидания, теперь он был рад, что Мэри не дала залезть к себе в трусы. Прощаться и так оказалось непросто. «Пожалуйста», – просил он, когда они стояли у ее дверей в ночь перед отъездом; и она улыбнулась, встала на цыпочки и в последний раз прошептала на ухо непристойность. Они с Хобартом и Дэрилом вскладчину купили бутылку, упаковку на двенадцать банок, пару пачек «Пэлл-мэлла» и заправили полный бак. Потом до полуночи катались по унылым улицам Льюисберга, слушая по радио то музыку, то помехи, и трепались, чем займутся после школы, пока их голоса не сделались грубее гравия от дыма, виски и грандиозных планов на будущее.