Дьяволина Горького

Предварительно он позвонил и поинтересовался, разрешит ли Алексей Максимович его навестить, на что Алексей ответил: мы с вами, дорогой Григорий Евсеевич, враждуем настолько давно, что это само собой разумеется. Зиновьев признался, что через Крючкова уже получил согласие на этот визит у Ягоды.

Точно так же, как Каменева, Сталин вернул из ссылки и Зиновьева и даже ввел его в редколлегию журнала “Большевик”.

Старинного врага угостили чаем. Он исхудал, осунулся, из свирепого питерского палача превратился в добродушного дяденьку. Когда-то он был вторым после Ленина человеком в партии, стоял у руля Коминтерна. В благодарность за то, что Алексей ходатайствовал о его освобождении, он подарил ему “Мою борьбу” Гитлера, которую самолично перевел и откомментировал по заданию Сталина. Мало ли, вдруг заинтересует Алексея Максимовича.

Алексей поблагодарил его, Григорий Евсеевич допил чай, и водитель Ягоды отвез его обратно в Москву.

Книгу Алексей прочитал и пришел в отчаяние. Не то чтобы он не знал, кто такие нацисты и чего они добиваются, ведь уже полгода они были у власти. Отчаялся он оттого, что Сталин наверняка сговорится с Гитлером, и Советскому Союзу тогда конец. Используя Коминтерн, Сталин всюду вобьет клин между антифашистскими партиями Европы и европейскими коммунистами; это ленинской метод. Война будет в любом случае, предсказывал Алексей. Справедливо Зиновьев подчеркивал в своих комментариях, что Гитлер глубоко презирает славян, считая их тоже неполноценной расой, следующей сразу за евреями. Сталин – тварь, злодей, ограниченный человек, дурак, трус, негодяй, физический и моральный урод, но не сумасшедший. Он никогда ни во что не верил. А вот Гитлер – безумец. Однако постичь безумие может только писатель, способный разжечь его пламя в самом себе. Таких писателей в мире мало, сегодня, пожалуй, и нет никого, или только один, он сам, но вот описать это он не осмелится.

В октябре все мы съехали в Крым на дачу. Дом в Тессели привели в порядок. Мы с Катериной Павловной отправились вперед, чтобы обустроиться. Максим, Тимоша и дети последовали за нами; затем, разумеется, прибыл Крючков; из врачей на сей раз – Плетнев. Подтянулся Ракицкий, он вообще был единственным, кто умел хоть немного развеселить Тимошу. Во всяком случае – не Ягода, любовник. Конечно, были там и охранники, которые прятались по кустам в одичавшем заросшем саду. Бывало, Алексей крикнет им, товарищи чекисты, можете выходить; они в замешательстве выбирались из-за кустов и иногда помогали нам собирать для костра валежник. Тридцать один год назад, когда он был сослан в Арзамас и к нему, приехав из Нижнего, присоединилась Катерина Павловна, тайные агенты точно так же подглядывали за ним, только агенты те были царские. В Тессели вместе с нами жил и водитель, сыпавший шутками-прибаутками Кошенков, старый чекист, который возил Алексея и раньше.

Вместе с нами уже была также Магда Александровна, это я предложила взять ее воспитательницей, потому что знала ее еще по Питеру, и девочки Магду сразу полюбили. Помощь ее была очень нужна, тем более что Максим и Тимоша вместе с Крючковым уехали вскоре в Сорренто, чтобы окончательно ликвидировать тамошнее хозяйство. Целыми днями они неустанно паковали вещи. Книги доставлены были морем, но все же значительная их часть так и осталась там, в том числе бросили и мои книги. Мне было жалко их. Но для всех я так и осталась прислугой, чья собственность никого не интересует. Добро Муры, которое тоже там оставалось, – какие-то книги, полочки, платья и побрякушки – отправили в Лондон.

Тессели, как кто-то мне объяснил, по-гречески значит “тишина”. Здесь действительно было тихо, словно в одиночной камере. Ни одного дома поблизости. Форос, где Максим и Тимоша в прошлом году подыскали было отличную виллу, наверняка, с точки зрения “органов”, был слишком оживленным местом. Здесь же тихими были даже чекисты, которым не разрешалось разговаривать ни друг с другом, ни с остальными. Я тогда еще думала: как жаль, что из-за эмигрантских козней Нобелевскую премию получил не Алексей, а Бунин. Но теперь понимаю, что товарищей не остановила бы и Нобелевская премия, они бы его и с премией изолировали.

К этому времени он сделал для них уже все что мог. Написал предисловие к сборнику о строительстве Беломорканала. Для прославления гигантской стройки отрядили тридцать шесть известных писателей. Их отвезли на место, неделями кормили-поили, устраивали встречи. Писатели могли увидеть своими глазами, что канал строили тысячи зэков. Но они этого не заметили и сразу взялись писать. Алексей от приглашения отказался, болезнь на сей раз была очень кстати. Но в своем предисловии он без устали воспевал достижения и писателей, и строителей. Забыл только об охранниках.