Дьявольский коктейль

Двадцать два. Я только что женился, жил в квартирке подвального этажа в Хэммерсмите, питался бобами и все еще посещал вечерние курсы сценической речи и актерского мастерства, где я учился в течение трех лет.

Я стоял примерно посередине комнаты, когда дверь у меня за спиной отворилась. Клиффорд Венкинс обернулся, чтобы посмотреть, кто там, озадаченно нахмурился и бросился разбираться.

- Боюсь, вам сюда нельзя! - начальственным тоном заявил он. - Это частное помещение. Частный прием. Прошу прощения, но не могли бы вы… Да нет, вам нельзя… это частное помещение… вы…

Похоже, Венкинс проигрывал. Что неудивительно. Потом меня хлопнули по плечу, и я услышал знакомый сочный голос:

- Линк, дорогуша! Скажи этому… хм… джентльмену, что мы старые закадычные приятели, а то он меня не пускает. Можешь себе представить?

Я обернулся. Изумленно уставился на новоприбывшего. Сказал Венкинсу:

- Пожалуйста, позвольте ему остаться. Это мой знакомый. Он оператор.

Конрад обиженно вскинул брови:

- Какой же я тебе оператор, дорогуша? Я оператор-постановщик!

- Ах, извини! - насмешливо ответил я. - Виски будешь?

- А-а, дорогуша, вот это другой разговор!

Венкинс сдался и отправился за виски для Конрада. Тот окинул взглядом висящий в воздухе дым, полупустые бокалы и мирно беседующих корреспондентов.

- Господи! - сказал он. - Великий боже! Глазам своим не верю. Я с самого начала не поверил, когда мне сказали, что Эдвард Линкольн дает пресс-конференцию здесь, в Йоханнесбурге. Я побился об заклад, что этого быть не может. Мне сказали, где это: в шикарном помещении на самом верху Рандфонтейна. Поезжай, говорят, и посмотри сам. Вот я и приехал.

Где-то в недрах его объемистого брюха зародились раскаты смеха, прорвавшиеся наружу лающим хохотом.

- Заткнись! - попросил я.

Он развел руками, указывая на присутствующих:

- Они не знают, попросту не знают, с кем они имеют дело, верно? Просто представления не имеют!

- Конрад, помолчи, черт возьми! - прошипел я.

Но он продолжал захлебываться неудержимым смехом.

- Дорогуша, я же действительно не знал, что ты на такое способен! Это просто что-то из ряда вон выходящее! Ручные тигры едят из рук… Вот погоди, узнает про это Ивен!…

- Это вряд ли! - спокойно сказал я. - Он в пяти тысячах миль отсюда…

Конрад снова затрясся от хохота.

- Не-ет, дорогуша! Он тут, в Йоханнесбурге. Практически на соседней улице!

- Быть не может!

- Мы здесь с воскресенья! - Конрад издал последний смешок и вытер глаза большим пальцем. - Пошли перекусим, дорогуша, и я тебе все расскажу.

Я взглянул на часы. Было половина первого.

- Погоди немного. Мне надо записать еще одно интервью. Вот сейчас они наладят запасной микрофон…

Родерик Ходж отделился от группки людей у окна. С ним была модно одетая девушка и окончательно загнанный Клиффорд Венкинс с виски для Конрада.

У девушки, видимо, интервьюера из передачи для женщин, было лицо, которое у другой женщины показалось бы простеньким, но благодаря копне курчавых каштановых волос, огромным темным очкам в желтой оправе и брючному костюму в оранжево-бежевую клетку она смотрелась весьма экзотично. Выражение неподдельного дружелюбия спасало ее от карикатурности. Конрад окинул горячую цветовую гамму ее костюма профессионально-оценивающим взглядом и сообщил, что он принимал участие в съемке четырех фильмов, в которых я играл.

Родерик мгновенно сделал стойку.

- И каково это - работать с ним? - спросил он.

- Это нечестно! - запротестовал я.

Родерик с Конрадом не обратили на это ни малейшего внимания. Конрад поджал губы, напустил на себя важный вид и принялся перечислять, загибая пальцы:

- Терпеливый, энергичный, профессиональный, пунктуальный пуританин. - И театрально прошептал, обращаясь ко мне: - Ну как?

- Фигляр! - вполголоса ответил я.

Родерик, естественно, вцепился в последнюю характеристику.

- Что вы имеете в виду, говоря «пуританин»?

Конрад от души развлекался:

- Все его партнерши жалуются, что он целуется умело, но не от души.

Я прямо видел, как Родерик лихорадочно сочиняет заголовок. Глаза у него блестели.

- Моим сыновьям это не нравится, - сказал я.

- Что?

- Когда старший увидел в кино, как я целую какую-то чужую тетю, он со мной неделю не разговаривал.

Все рассмеялись.

Но тогда это было совсем не смешно. Кроме того, что Питер перестал со мной разговаривать, он начал снова мочиться в постель - это в пять-то лет! - и постоянно плакал. Детский психиатр нам сказал, что это все оттого, что мальчик чувствует себя неуверенно: ему кажется, что весь его мир готов развалиться, потому что папа целуется с чужими тетями и ссорится с мамой. Это было вскоре после того случая с Либби, и мы беспокоились, не может ли и это быть причиной. Хотя мы никогда не говорили ему, что Либби заболела из-за того, что он ее уронил. И не собирались. Нельзя взваливать на ребенка такой груз. Это бессмысленное, ненужное ощущение собственной вины может навсегда искалечить его душу.

- Ну и что вы предприняли? - сочувственно спросила девушка.

- Сводил его на несколько старых добрых фильмов ужасов.

- Ага, - подтвердил Конрад.