Дьявольский союз. Пакт Гитлера – Сталина, 1939–1941

Если Молотову поначалу и казалось, что это легкая задача, небольшой инцидент в Эйдткунене на германо-советской границе в Восточной Пруссии наверняка напомнил ему о весьма ощутимых трениях, возникших между нацистской Германией и Советским Союзом. Этот городок находился на крайнем восточном конце германской железнодорожной системы, и там пассажиры, ехавшие с востока, должны были пересаживаться на другой поезд – с подвеской колес, соответствующей стандартной для Европы ширине рельсовой колеи. Однако в чрезвычайно накаленной атмосфере 1940 года, когда две главные тоталитарные державы Европы отчаянно соперничали между собой за превосходство, даже такое будничное событие, как железнодорожная пересадка, приобретало политический смысл. Немецкий дипломат Густав Хильгер обнаружил это еще в начале поездки. Он выехал из Москвы в Берлин в качестве посредника и переводчика в составе группы, сопровождавшей Молотова, и попросил одного из ее старших представителей, заместителя наркома НКВД Всеволода Меркулова, напомнить ему, где будет пересадка. Ответ Меркулова озадачил переводчика: «Пересадка будет в том месте, которое назначит Совет народных комиссаров». Хильгер попытался возразить, что место, где меняется ширина рельсовых путей, не под силу перенести куда-либо даже товарищу Молотову, но спорить было бесполезно. В конце концов он просто утешил себя мыслью, что не стоит придавать этому слишком большое значение: в Советском Союзе «излишняя скрытность и глупая субординация» порой доходят до полного абсурда⁶⁷⁵.

Как только поезд Молотова прибыл в Эйдткунен, произошел другой инцидент, который хорошо высветил имевшиеся политические трения. Переводчик Валентин Бережков проснулся от каких-то криков на платформе и выбежал из вагона, чтобы посмотреть, что происходит. Он начал переводить то, что пытались втолковать друг другу немецкий чиновник и начальник советского поезда. Чиновник требовал, чтобы вся советская делегация пересела в другие вагоны – в соответствии с правилами, – а машинист твердил, что ему велено довезти состав до самого Берлина. Хотя техническая проблема уже была устранена – тележки уже заменили, – чиновник стоял на своем: габариты советских вагонов слишком велики для проезда по стандартной немецкой колее. Позже Бережков писал в своих мемуарах: «После долгих препирательств и замеров было решено прицепить к нашему составу два немецких салон-вагона. Немецкие вагоны оказались весьма комфортабельными: одноместные спальные купе, ресторан с отличным баром, радиофицированные салоны. Не были забыты даже букеты свежих роз». Впрочем, Бережков не преминул кисло добавить: «Но разумеется, не забота о нашем удобстве руководила гитлеровцами, когда они так упорно настаивали на своем. Несомненно, этот состав располагал не только пивным баром, но и специальной аппаратурой для подслушивания»⁶⁷⁶.

Была ли истинной эта догадка или нет, поезд Молотова продолжал мчаться к Берлину и прибыл в столицу Германии 12 ноября в 23.05. Там Молотов вместе с ближайшими из сопровождавших его лиц вышли на переполненную платформу Анхальтского вокзала. В своих советских костюмах и мягких фетровых шляпах они смотрелись несуразно среди множества людей в военной форме – словно группа провинциальных бухгалтеров, которые ошиблись станцией. Риббентроп, встречавший делегацию, произнес короткую приветственную речь. Затем гостей начали представлять германским сановникам, и Молотов перед каждым забавно приподнимал шляпу. Потом, пройдя через набитый людьми зал билетных касс, делегация вышла к почетному караулу, а военный оркестр между тем заиграл прусский «Презентационный марш» (советский гимн – «Интернационал» решили не играть, потому что опасались, что некоторые берлинцы из числа сочувствующих начнут подпевать)⁶⁷⁷.