Дьявольский союз. Пакт Гитлера – Сталина, 1939–1941

Впрочем, несколько сложнее дело обстояло с более широкими переговорами о «втором годе» экономических отношений, потому что в целом ряде пунктов две стороны никак не могли достичь взаимопонимания. Но даже здесь, хотя неизбежно возникали конфликты, советская сторона демонстрировала нетипичную готовность идти на компромиссы: например, она согласилась на условиях компенсации уступить немцам Литовскую полосу, и пообещала удовлетворить имущественные претензии тех фольксдойче, которые эмигрировали из недавно перешедшей к СССР Прибалтики. Немецкие переговорщики очень обрадовались и однажды вечером как следует «обмыли» пересмотренные квоты на зерно (дистиллированным продуктом, полученным из того же зерна)⁷⁸³: они буквально опьянели от достигнутых успехов. Когда трезвость мысли к ним вернулась, в следующем месяце были согласованы заключительные пункты нового договора, и 10 января 1941 года в Москве было подписано новое германо-советское Соглашение о границе и торговле. Как удовлетворенно отмечал Шнурре, это было «важнейшее [экономическое соглашение], когда-либо заключенное Германией». Его коллега Карл Риттер придерживался такого же мнения и восхвалял «крупнейший контракт, когда-либо заключавшийся между двумя странами»⁷⁸⁴. Если же вспомнить обо всем, что происходило до этого, – о каждом яблоке раздора, о каждой склоке и об ответном пререкании, о каждом провалившемся компромиссе, – становится ясно, что за такой большой уступкой со стороны Сталина непременно скрывался какой-то тактический мотив. Отвергнув предложение Германии, сделанное осенью минувшего года, Сталин чувствовал потребность чем-то умиротворить Гитлера и потому снова прибег к экономическим средствам, чтобы добиться хоть какого-то политического сближения.

Стоит отметить, что ни одну из сторон еще не обременяло знание о «неизбежном нападении» в июне 1941 года. Хотя советская сторона получала все больше свидетельств того, что Германия наращивает военную мощь и вынашивает соответствующие планы, Сталин по-прежнему был убежден, что дипломатическими маневрами можно отвратить любой кризис и отложить возможное противоборство до 1942 года или до еще более позднего времени. Поэтому его переговорщики, помня о политической необходимости идти на некоторые уступки Берлину, конечно же, еще не понимали, что торг ведется о жизни самого СССР. Потому переговоры шли в основном в том же тоне, что и раньше.

Германскую сторону тоже нисколько не сковывали грядущие события. Шнурре, как и многие из его единомышленников-«восточников», хоть и не располагал сведениями об отданном приказе к нападению, прекрасно знал, что в Берлине в целом произошел сдвиг к антисоветским взглядам, и пытался использовать экономические связи как довод в пользу противоположной позиции. Поэтому, как только был подписан новый договор, он отправился в Берлин с благой вестью об экономическом сотрудничестве с Советами и заявил, что договор заложил «прочный фундамент для почетного и большого мира с Германией»⁷⁸⁵. Пока высокие нацистские чины с глубокомысленным видом кивали, крупные сектора немецкой промышленности и бюрократии заработали на полную мощность, выполняя советские заказы (более срочными считались лишь заказы, поступавшие от вермахта)⁷⁸⁶. Даже итальянцы не удостаивались такого режима благоприятствования. Немцы так старались, что поставки в Советский Союз лишь за первую половину 1941 года – на сумму более ста пятидесяти миллионов рейхсмарок – превысили по объему поставки, осуществленные за три года до подписания пакта⁷⁸⁷. Неясно, было ли такое рвение частью проводимой кампании преднамеренного обмана, или же – что более вероятно – оно свидетельствовало о плохой связи между Гитлером и МИДом Германии, потому что именно это ведомство отвечало за большую часть переговоров низшего уровня, и его сотрудники, в отличие от их политического начальства, гораздо реже занимали антисоветские позиции. Как бы то ни было, это рвение обошлось Германии очень дорого – настолько дорого, что Гитлер даже запретил публиковать данные об отправке товаров в СССР⁷⁸⁸.

По крайней мере до марта 1941 года дипломатическая «игра» Сталина с Германией продвигалась вполне успешно. Несмотря на небольшие заминки – стремительный разгром Франции предыдущим летом и безрезультатную поездку Молотова в Берлин минувшей осенью, – Сталин по-прежнему был уверен, что сумеет удержать Гитлера на коротком поводке. Однако уже в ближайшие недели эта его уверенность сильно пошатнется.