Дидро и цивилизация России

Города там разбросаны по огромной территории. Дорог нет совсем, а те, которые можно было бы построить, пришли бы вскоре в упадок из-за климата. Повсюду царит запустение, поскольку снежная зима прекращает всякое сообщение. Обойдите все страны на свете, и повсюду, где вы не найдете сообщения между городом и поселком, между поселком и деревней, между деревней и хутором, провозглашайте, что народ там варварский, и вы почти не ошибетесь. При таком положении дел, не было ли наибольшим счастьем для громадной страны ее расчленение в результате некоего переворота и разделение на несколько маленьких смежных суверенных территорий, откуда введенный в одной из них порядок мог бы распространиться и в другие? Если очень трудно хорошо управлять большой цивилизованной империей, то насколько же труднее цивилизовать большую варварскую империю?

Терпимость – это правда – существует в Петербурге, причем почти без ограничений. Иудаизм является единственным исключением. Его приверженцев считали слишком ловкими и слишком лживыми в торговле, чтобы предоставить к их услугам народ, который не был достаточно опытным и готовым к тому, чтобы обезопасить себя в этом деле. Эта терпимость была бы важной вехой на пути цивилизации, если бы в остальной империи народы не коснели в самых грубых суевериях; если бы их суеверия не возбуждались бы многочисленным духовенством, погруженным в распутство и в невежество, что не влияет на уважение к нему. Как цивилизовать страну без участия священников, которые неизбежно становятся вредными, если они бесполезны?

Высокое мнение, которое по примеру китайцев русские имеют о себе, – это новое препятствие на пути их реформирования. Они простодушно считают себя самым рассудительным народом на земле и находят подтверждение этой глупой гордости со стороны тех соотечественников, которые посетили другие европейские страны. Эти путешественники привозят с собой на родину предубеждение о своем превосходстве (иногда притворное) и не обогащаются ничем, кроме пороков, которыми они заражаются в различных странах, куда приводит их случай. Так, некий иностранный наблюдатель, объехавший большую часть империи, говорил, что «Россия сгнила, прежде чем созрела».

Прежде всего, следует указать на трудности, которые природа и привычки упрямо противопоставляют цивилизации России. Рассмотрим теперь предполагаемые средства ее достижения.

Нельзя сомневаться в том, что Екатерина очень хорошо почувствовала, что свобода является единственным источником народного счастья. Между тем отказалась ли она в действительности от деспотической власти? Внимательно читая ее инструкции депутатам империи, которым, по-видимому, поручено совершенствование законов, можно ли в ней увидеть нечто большее, чем желание изменить названия и называться монархом, а не деспотом, называть свои народы подданными, а не рабами? Русские при всей их слепоте долго ли будут принимать слово за дело и зарядится ли их характер благодаря этой комедии той энергией, которую предлагают ему придать?

Монарх, каким бы ни был его талант, редко сам производит важные перемены и еще реже придает им стабильность. Ему необходима помощь, а Россия может ее предоставить только для войн. Солдат там стойкий, нетребовательный, выносливый. Рабство, внушившее ему презрение к жизни, соединилось с суеверием, которое ему внушило презрение к смерти. Он убежден, что несколько совершенных злодеяний вознесут его душу с поля битвы на небо. Однако военные, если защищают провинции, не цивилизуют их. Напрасно искать вокруг Екатерины государственных деятелей – мы их не найдем. Удивительно то, что она сделала одна, но когда ее не будет, кто ее заменит?

Эта монархиня воспитывает в [Воспитательных] домах, которые сама основала, детей обоих полов в духе свободы. Без сомнения, оттуда выйдет поколение, которое будет отличаться от современного. Однако имеют ли солидное основание эти учреждения? Они содержат себя сами или существуют за счет помощи, которая им беспрестанно оказывается? Если нынешнее царствование было свидетелем их рождения, не увидит ли будущее царствование их упадок? Приятны ли они вельможам? Климат, который все определяет, не одержит ли он постепенно победу над добрыми принципами? Коррупция пощадит ли это нежное юношество, затерянное в пространствах империи и атакованное со всех сторон примерами дурных нравов?

В столице можно увидеть разного рода академии и иностранцев, которые их наполняют. Не являются ли эти учреждения бесполезными и разорительными в стране, где не слышали об ученых, где совсем нет занятий для художников? Для того чтобы таланты и знания могли процветать, надо им быть местными уроженцами, результатом изобилующего населения.

Когда это население достигнет такой степени роста в стране, где раб, чтобы утешиться в своем тяжелом положении, и правда, должен производить как можно больше детей, но мало заботиться о сохранении их жизни?