Дикая девочка. Записки Неда Джайлса, 1932

Неделя тяжкого пути по все более и более дикой местности, вверх, вверх, вверх. Ступенчатые горные склоны перерезают глубокие арройо и обрывистые ущелья. Лошади, мулы и ослы грохочут копытами по камням, то и дело оскальзываясь и съезжая вниз на крупах. Тропа местами такая узкая, что приходится спешиваться и вести животных в поводу. Вчера произошел несчастный случай с вьючным мулом Толли, нагруженным тяжелее других. В одном из предательских узких мест вьюк зацепился за каменный выступ, мул оступился, груз перевесил его, и животное полетело вверх тормашками. Мул покатился вниз, причем скорость его стремительно нарастала, содержимое вьюков летело во все стороны. Он прокатился на добрых двести футов вниз, пока, наконец, его не остановило большое дерево. Мы были уверены, что такого падения животному не пережить, по меньшей мере ногу сломает и придется его пристрелить. Но он полежал немного у ствола спасительно дерева, а потом встал на ноги; никаких повреждений, кроме царапин и ссадин на шкуре, все это ему не причинило. Разумеется, Толли больше всего тревожился за свои винные запасы, однако каким-то чудом разбилась всего одна бутылка. И все-так пришлось убить целый день на то, чтобы поднять мула обратно на тропу, собрать и перепаковать груз.

Миновав заросли кустарникового дуба и редких сосен, мы выбрались наконец в настоящий сосновый лес – место, настолько тихое и нетронутое, что нам казалось: мы – первые люди, побывавшие здесь. Мы тоже примолкли, все чувствовали, что разговаривать в этой первозданной тишине – все равно что болтать в церкви. При нашем приближении олени скрывались за стволами и мелькали там, будто призраки, и, уверен, все мы гадали, уж не апачи ли это.

В этой местности все было экзотическим и чересчур большим. Многие деревья достигали свыше сотни футов в высоту, в их вышине с ветки на ветку перепрыгивали серые белки размером с кошку. Странно огромный дятел, чуть ли не трех футов в длину, долбил по стволу, вызывая в лесу оглушительное эхо. Это эхо, смешиваясь с другими звуками и отзвуками, напоминало концерт оркестра, состоящего из одних ударных инструментов. Большие стаи гигантских, размером с сокола, сизых голубей, взмывали в воздух со своих насестов в кронах деревьев, когда мы проезжали внизу. Они хлопали крыльями так громко, что мы всякий раз пугались.

Попадались и следы медвежьего присутствия – целые горы помета. И мы, зная, что за нами следует Билли Флауэрс, хотя его не было ни видно, ни слышно, тревожились за судьбу бедняги-медведя.

Несмотря на все прошедшие годы, Джозеф Вейлор ни в малой мере не утратил своих невероятных способностей ориентироваться и прокладывал наш путь через эту обширную пересеченную местность так, словно бывал здесь не полвека, а неделю назад. Я спросил его, как он ориентируется без карты.

– Только белоглазым требуются бумажные карты, – ответил он и ткнул указательным пальцем себя в грудь. – А наши карты – в наших сердцах.

Чем дальше мы углубляемся в родные места девочки, тем оживленнее и внимательнее она становится. По дороге я сделал немало негативов, хотя проявлять и печатать здесь мне негде. Надеюсь, что, когда я все напечатаю, получится этакий последовательный видеоряд; по моему замыслу, образы покажут перемены в ее жестах и манере держаться, покажут, как она распускается, словно бутон. По мере того как силы ее прибавляются, девочка становится все более хорошенькой, ее темные глаза и бронзовая кожа как будто светятся изнутри. Странно, но чем дальше мы отдаляется от цивилизации, чем дальше углубляемся в эту странную дикую местность, тем менее дикой начинает казаться la niña bronca – она здесь словно естественная и неотъемлемая часть ландшафта. Мне кажется, что между нею и мной в последние дни установилась особая связь; возможно, это потому, что я провел много времени, фотографируя ее. Общаться нам по-прежнему трудно, но я совершенно уверен, что она помнит, как я приходил к ней в тюрьму, потому что между нами установилась некая безмолвная близость.

Даже Хесус перестал бояться девочки, и они разговаривают по-испански. Она теперь понемногу разговаривает со всеми нами – несколько слов по-испански, потом по-апачски, а в последние дни даже немного по-английски, нашему языку ее учит Браунинг.

– Пусть юная леди лучше овладеет королевским английским, – говорит он, – чем искаженной американской версией.

И действительно, девочка говорит на своем ломаном английском с британским выговором. Без всякого на то принуждения, она то и дело произносит ничего не значащий набор слов: «верно-о, хорошо-о, весело-о». И обезьянничает с Браунинга: «очень хорошо, сэр», «прошу прощения, сэр».

В свою очередь Браунинг зовет девочку «маленькая мисс» и возится с нею, словно с давно потерянной и вновь обретенной дочерью.

– Не угодно ли маленькой мисс съесть приготовленный мной завтрак? – каждый день жизнерадостно провозглашает он.