Дикая девочка. Записки Неда Джайлса, 1932

– Это меньшее, что я мог сделать, – сказал Браунинг. – Никогда не мог терпеть, когда при мне обижают женщин, детей или животных. Кстати, сэр, мне ужасно жалко вашу лошадь.

– Спасибо, Браунинг, – ответил Толли, – это был лучший охотничий жеребец в конюшне отца. Мне за него страшно попадет… Как громко он кричал, летя навстречу смерти, правда?

– Вряд ли стоит сейчас беспокоиться о том, что вам от отца попадет, Толли, – заметил я.

– Что верно, то верно, – согласился Толли. – Альберт, если я правильно понял то, как вы переводили слова этой чванливой жабы, то сегодня вечером нам предстоит стать почетными гостями на празднике и мы, джентльмены, будем ночь напролет танцевать с очаровательными хостессами…

– Это старая апачская традиция, – объяснил Альберт. – Пленников-мужчин заставляют танцевать всю ночь. А утром женщины их убивают. Таким манером они отомстят за нападение на их лагерь, при котором погибли мать и сестра девочки.

– Откуда вы знаете, что ее мать и сестру убили? – спросила Маргарет. – Почему вы нам об этом не сказали?

– Мы слышали, как девочка разговаривала во сне, – ответил Альберт. – А вам не сказали, потому что это вас не касается.

– Возможно, когда они поймут, какой я веселый собеседник за столом, – размечтался Толли, – они пересмотрят ту часть своих представлений, по которой меня утром следует убить.

– Толли, не могли бы вы просто помолчать? Ну хоть разочек, – попросила Маргарет.

– Но вам-то, дорогая, вам-то, конечно, оставят жизнь, – не унимался Толли. – Вы станете наложницей нашего славного победителя, Индио Хуана. Матерью его детей… Целый выводок мелких коричневых сопляков…

– Знаете, Толли, если они по каким-то причинам вас не убьют, – произнесла Маргарет, – клянусь, я сама это сделаю.

– Мне страшно не хочется говорить вам это, ребята, – сказал Толли, – но, если бы вы только послушались своего капитана, мы бы в эту переделку не попали. Сейчас мы бы уже благополучно вернулись к экспедиции.

– Толли, заткнитесь, – взмолился теперь уже я.

Целый длинный день изнурительного пути вверх по каменистым горам. Остановились мы только раз, и тогда каждому дали буквально по глотку воды. Состояние Браунинга ухудшилось, и теперь его приходилось поддерживать сразу двоим, иначе он идти не мог. Мы кое-как перевязали ему голову, порвав на бинты рубаху, но кровь быстро просочилась сквозь эту повязку. Несколько раз он просил нас бросить его на тропе.

– Чепуха, мистер Браунинг, – с казал Толли. – Если вы полагаете, что я отправлюсь на последний, вероятно, в моей жизни ужин с танцами без камердинера, который поможет мне одеться, вы глубоко ошибаетесь, мой милый.

– А, хорошо, сэр, – пробормотал Браунинг, – к вашим услугам, сэр.

Миновав несколько кордонов, мы оказались в следующем каньоне, с еще более отвесными стенами. Попали мы туда по узкому проходу, противоположный конец которого упирался в плодородную долину небольшой речки, которую обступали сосны, дубы и кедры. О нашем приближении явно подавали какой-то сигнал, потому что на полпути нас встретили дети, полдюжины маленьких темнокожих созданий, которые словно посыпались на нас с деревьев, так как минуту назад мы никого не видели, а в следующее мгновение они оказались перед нами. Они в полном молчании угрюмо сопровождали нас, и только когда мы вступили на окраину поселения, повеселели и принялись подбегать к нам поближе, разглядывать и взволнованно обсуждать что-то между собой. Некоторые из ребятишек вскочили на мулов и лошадей и уселись позади всадников. Все движения их были совершенно бесшумны, как в потустороннем мире.

В поселении, расположенном на северном берегу крошечного ручейка, впадавшего в реку, проживало менее трех дюжин человек. Сразу за поселком долина сужалась в каньон; на его стенах с многочисленными выступами виднелись входы в пещерные жилища «первых людей». Жилища представляли собой сущую мешанину – были и такие, что больше всего напоминали старые заплатанные какой придется тканью армейские палатки, и вигвамы, и грубые глинобитные домишки под соломенными крышами. И изо всех этих причудливых сооружений навстречу прибывшему отряду появлялись люди. Их одежда тоже отличалась разнообразием – рубахи и платья из ситца или из каких-то иных очень пестрых, как любят индейцы, тканей; кое-кто из стариков и мальчишек нарядился в американские военные куртки; одни носили брюки, другие – короткие бриджи, одни щеголяли в мексиканских сапогах для верховой езды, другие – в высоких мокасинах. На головах красовались и шляпы, и банданы, а женщины были увешаны побрякушками – серебряные медальоны или бусы на шеях, масса браслетов на запястьях и колец на пальцах. Однако во всем этом буйстве ярких красок я не мог не обратить внимания, как мало среди них было молодых мужчин. Нас встречали в основном женщины, несколько стриков и дети разного возраста. Казалось, большинство воинов и юношей постарше сосредоточилось в отряде, который нас захватил, и именно они сейчас с триумфом вели нас в поселок.