Тут выступил вперед Джозеф. Низенький, рядом с гигантом он казался ребенком.
– Я – в оин, некогда известный как Гозо. Много лет назад я захватил мальчика по имени Чарли, который вместе со своими родителями двигался по дороге из Силвер-сити, шахтерского городка белоглазых. Мальчик спал в люльке за спиной матери. Мальчик жил со мной, моей женой Сики и нашими детьми и стал мне как сын. Когда американские солдаты пришли в Мексику и напали на наш поселок, меня не было дома, я тогда вместе с Манусом и Джеронимо отправился в набег на мексиканцев. Когда мы вернулись, многие из наших умерли, а еще больше покорились. Мы держали совет и тоже решили покориться и, когда мы с белым флагом в руках пришли в лагерь натан-лупана, я надеялся найти там свою жену и своих детей, и мальчика Чарли в том числе. Но я их не нашел. Я никогда больше их не видел. Даалкида агуудзаа. Это было много лет назад.
Белый апач долго смотрел на Джозефа.
– Я помню воина Гозо. Но в моей памяти он остался как крупный мужчина, мужчина большой Силы, я боялся его.
– Это потому, что тогда ты был маленьким мальчиком. И потому, что теперь я – старик. Старея, мы становимся все меньше и меньше, а наша сила уходит в землю, откуда возникла, пока совсем не уйдет, и тогда нас уносит ветер.
– А теперь, наверно, воин боится мальчика, – проговорил Чарли, нависая над стариком.
Джозеф улыбнулся.
– Нет. Боится не больше, чем ветра. А вот мальчик, возможно, все еще боится воина.
Белый апач презрительно рассмеялся:
– Никакого воина я перед собой не вижу. Я вижу только старика, который так долго прожил с белоглазыми, что сам стал почти белоглазым.
Старик кивнул.
– Да, это так. А я вижу белоглазого, который так долго прожил с апачами, что сам стал почти апачем.
– Он больше апач, чем старик. Зачем ты вернулся? Ты шел с белоглазыми?
– Я привез вам девочку. Разве она не рассказала тебе, что мы спасли ее из мексиканской тюрьмы?
– Да. И именно поэтому вы еще живы.
– Мы вернули тебе внучку и просим взамен вернуть нам мексиканского мальчика.
– Разве ты еще недостаточно предавал Людей? Теперь ты снова навел на нас белоглазых и мексиканцев?
– Они хотят только вернуть мальчика.
– Не понимаешь, что ли? Тому, кто попал сюда, никогда не разрешат уйти. С чего бы нам возвращать мальчишку Хуэрты? Он теперь наш. Мексиканские ранчеро – наши враги. Они убивают каждого, лишь только увидят. И кроме этой женщины и мексиканского мальчишки, все белоглазые, которых ты к нам притащил, утром умрут. – Сейчас Чарли смотрел на Альберта, который по-прежнему переводил для нас этот разговор. – В том числе и вон тот, который говорит на нашем языке, но одет как белоглазый и сам на них похож. А что до тебя, старик, да, я помню воина Гозо. Я помню его как большого, сильного и храброго мужчину. А потом мы прослышали, что он подчинился нантан-лупану и стал разведчиком у белоглазых. Я позволю старухе Сики решать, на самом ли деле ты воин Гозо и что с тобой делать.
– Она еще жива?
– Ты пойдешь со мной, старик.
Чарли отдал приказ, резко схватил Маргарет за руку и потащил прочь. Она попыталась вырваться:
– Эй, необязательно быть грубым с девушками, чтобы доказать, какой ты сильный мужчина, – бросила она. Затем обернулась и послала нам храбрую улыбку: – Все будет хорошо. Позаботьтесь о мистере Браунинге.
Толли махнул рукой.
– Встретимся на танцах после ужина, дорогая, – явно бравируя, бросил он.
Джозеф и девочка двинулись следом за Чарли и Маргарет. Индио Хуан смотрел им вслед с выражением бешенства на лице.
Альберта, Толли, Браунинга и меня затолкали в одну из пещер внизу каньона. Снаружи караулить нас поставили мальчишку с ружьем. Все вещи у нас забрали вместе с лошадьми, мулами и ослами. У меня остался только блокнот да карандаш, которые я носил в кармане куртки. Браунинг спал.
– Должен сказать, большой белый мужчина страшно меня разочаровал, – проговорил Толли. – Я был уверен, что он как представитель нашей расы посочувствует нам.
– Все это больше не работает, Толли, – сказал Альберт. – Он сейчас апач, как если бы среди нас родился. Остальные тоже не воспринимают его как белоглазого.
– Что же, они не замечают светлых волос и бороды, бледной кожи и того, что он на добрый фут выше любого из апачей? – удивился Толли.
– Он теперь даже по-английски не говорит, – вставил я. – Но не думаете ли вы, что где-то в глубине души в нем живет память о прежней жизни, белых родителях, родном языке?
– Вот этого я и хотел коснуться, – подхватил Толли. – Часть души, которая не верит, что всех белых мужчин надо убивать. – Добро пожаловать! – Толли скорчил гримасу и приставил руку рупором ко рту: – В ыйди к нам, маленький Чарли, где бы ты ни был!