Дикая Флетчер

Он ни слова не проронил о моем отъезде, не считая подтверждения основных логистических деталей. Он также ничего не сказал о том, что моего отца больше нет, но я знаю, как сильно его это задело: с тех пор как папа испустил последний вздох, челюсть Джоны постоянно напряжена.

Для парня, который всегда решал деликатные вопросы, как бык, несущийся на красную тряпку, я думаю, что мой «флетчеризм» избегания, наконец, передался ему.

Сейчас я благодарна Джоне за это, потому что предпочитаю провести нашу последнюю ночь вместе, создавая воспоминания, вместо того, чтобы с ужасом думать о нашем раздельном будущем.

Я отодвигаю в сторону свои печальные мысли и подползаю к Джоне, чтобы обхватить его грудь сзади. Я прижимаюсь к нему всем телом, упиваясь ощущением его в последний раз.

* * *

Я кутаюсь в слои флиса и хлопка, пока Джона ставит два моих серебристых чемодана рядом со мной. В последние несколько дней стало холодно. Если я задержусь здесь еще, мне придется покупать зимний гардероб. Синоптики обещают снег в начале следующей недели. Жители деревень загружают свои лодки предметами первой необходимости в преддверии грядущих заморозков, зная, что им придется ждать несколько недель, прежде чем обледеневшее шоссе станет безопасным для их квадроциклов и снегоходов.

Тем временем в Торонто моя мама приехала в неожиданную осеннюю жару.

Джона приподнимает кепку и приглаживает назад свои густые пепельно-русые волосы.

– Это все?

– Я думаю… Нет, черт. Я забыла сумочку.

– Дай мне секунду.

Его плечи ссутулены, пока он плетется обратно к Веронике.

И я в тысячный раз задаюсь вопросом, не совершаю ли я ошибку, оставляя его.

– Вот. – Он протягивает мне сумочку, его ледниково-голубые глаза на секунду встречаются с моими, а затем он отводит взгляд.

Я медлю.

– Джона…

– Ты не обязана уезжать.

Похоже, мы наконец-то поговорим на эту душераздирающую тему.

– Обязана. Моего отца больше нет. Мне пора домой.

– У тебя здесь есть дом, до тех пор, пока ты этого хочешь.

– Это не то же самое. Я… Твоя жизнь здесь, а моя жизнь там. Это было лишь на время. – В моем горле появляется комок.

– И ты даже не хочешь попытаться. – В тоне Джоны звучит обвинение.

– Это нечестно.

– Ничего нечестного тут нет, – бормочет он, засовывая руки в карманы, его взгляд блуждает по самолетам.

– Ты хочешь бросить все это и переехать в Торонто, чтобы быть со мной?

Его челюсть напрягается, и он начинает ругаться себе под нос.

– Ты знаешь, что я права.

– Ага. Я знаю. Но это не значит, что мне это должно нравиться. – Джона смотрит на меня светлыми, пронзительными глазами, и я почти теряю свою решимость. – Это не значит, что я не хочу, чтобы ты осталась.

Я делаю глубокий, успокаивающий вдох.

– Может быть, ты сможешь навестить меня как-нибудь?

Он вздыхает с покорностью, его глаза опускаются на гравий перед нами.

– Да, я не знаю, когда это случится. Кто-то должен поддерживать «Дикую Аляску», пока сделка не завершится. Это произойдет не раньше, чем через два месяца. – Джона пинает ботинком камень. – И я сказал Aro, что помогу им вести дела. Чтобы переход прошел более гладко.

– И сколько это займет времени?

Он безучастно пожимает плечами.

– Кто знает. Это займет столько времени, сколько потребуется.

Я киваю.

– Тогда, может быть, после.

– Может быть.

Он наконец-то встречается взглядом с моими глазами.

И у меня складывается отчетливое впечатление, что этого никогда не произойдет. Время и расстояние уничтожат наши чувства друг к другу, оставив лишь суровую реальность и приятные воспоминания.

И это, наверное, все, что нам суждено иметь.

– Привет, Джона! Калла!

Мы оба оборачиваемся и видим стоящего Билли с широкой, беспечной улыбкой.

Я снова сглатываю.

– Привет.

Он тянется к моим чемоданам.

– Я закину их в такси для тебя.

– Спасибо. – Я проверяю свой телефон. – Мне пора идти. Мой рейс менее чем через два часа.

И если я останусь здесь еще, боюсь, я не попаду на свой самолет.

Джона заключает меня в яростные, теплые объятия, в которые я позволяю себе погрузиться в последний раз, запоминая восхитительное ощущение его сильных рук и пьянящий аромат его мыла и его самого, несмотря на то, что я уже давно его запомнила.

– Мы оба знали, что это будет непросто, – слышу я его шепот.

– Да, наверное. Я просто не думала, что это будет так тяжело.

Звук ботинок Билли, волочащихся по гравию неподалеку, нарушает этот момент уединения.

– Ты знаешь, где я, если я тебе понадоблюсь, – хрипло произносит Джона, отстраняясь и глядя на меня сверху вниз. Его большой палец касается моей щеки, и я понимаю, что плачу.

– Прости.

Я пытаюсь стереть разводы черной туши с его рубашки, но только сильнее втираю их. Сегодня утром, когда я собирала вещи, он молча передал мне мои косметички. Все это время они были спрятаны у него на чердаке.

Резко вдохнув, Джона берет мою руку в свою и держит ее неподвижно в течение нескольких ударов на своей груди – напротив сердца, – а затем вырывается и идет прочь, выкрикнув: «Счастливого перелета, Барби!»

– И тебе того же, большой злой йети! – удается ответить мне, и мои слова трещат от горя.