Дикая карта

Тушинский лагерь гудел. Когда паны Сапега, Вилямовский, Микулинский и прочие, убежавшие с Волги после поражения под Калязиным, прибыли в столицу царика, тогда стало известно главное: Сигизмунд, король польский, обвинил Москву в заключении договора со шведами, так как Польша на тот момент находилась со Швецией в состоянии войны, объявил войну московскому царю и осадил Смоленск. Коронный гетман Жолкевский, который более всех иных выступал против войны с Московией и ратовал за унию между Польшей и Россией, всё же принуждён был выступить в поход.

Толковали все: и паны, и пахолки. Кричали, что лучше бы вернуться на службу к Сигизмунду! Разнёсся слух, что польский король сможет заплатить наёмникам те деньги, которые задолжал Тушинский царик. Польское рыцарство не желало больше добывать Скопина с немцами! Что, если труд, который паны предпринимали в течение нескольких лет, со вступлением короля обратится в ничто? Не лучше ли служить королю? Войско волновалось, слуги переставали работать, отряды – слушаться.

12 сентября Сигизмунд все силы свои бросил на штурм Смоленской крепости. Ему даже удалось разрушить Авраамиевы ворота, но именно там сосредоточил свои отряды воевода Шеин, и приступ был отбит.

Способна ли устоять одна крепость без поддержки из Москвы против всего войска польского?

Однако что о Смоленске размышлять, если здесь Скопин уже наседает?

Роман Ружинский был в ярости от неудач, преследовавших его. Год простоял он в Тушинском лагере – и если сначала всё шло в гору, то потом удача отвернулась от него. Он понял это тем летним днём, когда в жару он решил не надевать на бой тяжёлую кирасу, – именно тогда русская стрела прошила ему бок! Выстрел был силён, и стрела вонзилась так глубоко, что остриё пришлось вытаскивать насквозь через поясницу. У гетмана хватило мужества с такой раной верхом приехать в лагерь. Но с тех пор он уже не мог находиться в седле: тело сильно немело. Трудно было даже лежать – больно, мучительно больно.

Из Польши привёз он девку – горничную своей жены. Она ухаживала за ним, обмывала рану, перевязывала узкими лентами полотна, любовалась его чёрными бровями, выразительным лицом с тонким носом и резко очерченными губами, гладила волнистые чёрные волосы. В бредовом забытьи он не видел ту, что ухаживала за ним, – он видел некрасивое, искажённое страхом лицо Марины Мнишек, когда он остановил её карету и назвал её царицей. Он ненавидел теперь её и самого себя. Ненавидел польского короля – шведа Сигизмунда, которого московиты звали по-варварски Жигимонтом, ненавидел царика, на которого сделал ставку, – и теперь не хотел признать, что проиграл.

Сигизмунд поступил как политик: открылась возможность – и он сразу сделал попытку вернуть лакомый кусочек – Смоленск. А эта шваль, пьянь – царевич Димитрий! Хоть бы один решительный поступок с его стороны! Он, Роман, заложил своё имение, чтобы найти долю! И вот – ни имения, ни денег, ни славы. Ему тридцать пять лет! Жить бы да жить! А тут ещё откуда ни возьмись появились сильные русские отряды!

И вдруг Ружинскому доносят, что царик вызвал к себе во дворец пана Миколая Меховецкого. Это он, Меховецкий, придумал миф о том, что царевич Димитрий спасся. Это он придумал вернуть Маринку! Пан во всём виноват! Пока он, Роман, воевал, этот авантюрист отсиживался в облюбованном поместье!

Гнев охватил Ружинского. Он ворвался в царские покои – и увидел двоих, вольготно развалившихся за столом, полным яств. Меховецкий, заметив саблю в руках Романа, выкатил глаза, испуганно затрясся.

– Встань! – рявкнул Ружинский. Чёрные брови его взлетели.

Меховецкий прирос к скамье.

– Встань, паскуда, тебе говорю!

Меховецкий вдруг вскочил и, путаясь в полах кафтана, спотыкаясь, побежал к двери. Взметнулась сабля – и пан Миколай, заливаясь кровью, рухнул к ногам Ружинского.

– Ты мне ответишь! – пролепетал царик.

– Что? – взревел Ружинский в бешенстве. – Это ты вздумал мне угрожать? Ещё слово – и… – Воздух взвизгнул, лезвие разрубило столешницу.

Желая обуздать чувства, Роман Ружинский на другой день поехал на Ходынское поле – ввязаться бы в схватку, чтобы кипела кровь, чтобы мчаться, рубить и побеждать. Но вязкая, тягучая бездеятельность охватила войска. Чаши весов застыли, не зная, на какую сторону опускаться. Но такое положение не может длиться долго!

На рассвете 20 октября прискакал в лагерь Сапеги трубач от пана Тромчевского с известием, что русские мятежники и немцы, подкравшись к Александровой слободе, напали на четыре расквартированные там роты во главе с Тромчевским, которым гетман приказал оставаться в слободе для безопасных переездов в Суздаль и свободного отыскивания там припасов для войска.