Дикая карта

– У каждой стряпки свои порядки! – вызывающе глядя на Зомме, сказал Валуев, широколицый и губастый, как гриб валуй.

– В каждой избушке свои погремушки! – откликнулся Семён Головин.

– Что есть гуляй-город? – спросил, подняв одну бровь, полковник Зомме – три долгие морщины резче обозначились на лбу.

– Табор. Телеги кругом составлены, на них укреплены щиты. Внутри пехота, – веско ответил Скопин. А про себя подумал: держать круговую оборону хорошо тогда, когда есть запасный полк – и стоит он в засаде. Здесь подмога может подоспеть из монастыря на судах.

– Но враг может обойти табор! Хотя… тут Волга, тут вода, как её… Да, Жабня.

– Этому врагу нас обходить не надо. Этому надо нас уничтожить! – ответил Давыд Васильевич.

Голос Жеребцова был тих, словно он видел нечто, не доступное другим. Потом очнулся, сбросил с себя наваждение, твёрдо произнёс:

– Отец мой с князем Воротынским при Молодях с крымчаками сражался. Гуляй-город строили – конница татарская вся об него разбилась.

– Стало быть, опять топор – наше главное оружие? – засмеялся Григорий Валуев.

– А пищаль и ваш мушкет, – Жеребцов кивнул в сторону Зомме, – второе. Против конницы лучше нет!

И день, и другой свозили телеги на Свистуху. И у монастырских забрали, и у крестьян, и у калязинских мужиков. Не хватало! Две сотни не насобирать. Тогда решили с напольной стороны на телегах щиты поставить, а со стороны воды чередовать телеги и щиты в землю.

Топоры стучали целыми днями – хоть и взяли у купцов готового тёсу, всё ж не хватало, распускали на доски брёвна. Когда калязинцы пожертвовали на святое дело часть своих построек, работа пошла быстрее.

Кузнецы ковали наконечники для пик. Крестьяне ставили вокруг гуляй-города рогатки и копали ямы.

Зомме горячо взялся обучать воевод и старшин голландскому бою. Строил рядами, квадратами, учил упирать пики в землю, давать проход мушкетёрам для стрельбы. Приговаривал:

– Принц Мориц Оранский говорит: каждый командир должен учиться!

Старшины удивлённо поглядывали сверху вниз на маленького полковника, но приказы выполняли старательно.

Наступило Успение Богородицы, 25 августа, и ночи уже становились холоднее, и ласточки покинули свои гнёзда и улетели прочь.

И вот разъезды донесли: враги уже близко. Идёт пехота, а конница впереди и позади.

Григорий Валуев с казаками вызвался подразнить конницу. Отдохнувшие лошади быстро вынесли всадников на Углицкую дорогу. Воевода дал передовому отряду поляков приблизиться. Никто во всём войске не умел так ругаться, как Валуев, – это знали все. Не дай бог попасть ему на язык!

Поляки были слабы на ругань, вспыхивали порохом. Вот и сейчас молодые – видать, дворяне – рванули за казаками. Казаки скакали к Жабне, но перед топким местом резко повернули вправо, к гуляй-городу. Ляхи не успели поворотить – влетели в топь. Ноги коней по бабки ушли в землю, иные гусары вылетели из седёл, и Валуев не отказал себе в удовольствии остановиться на пригорке и позадирать ляхов.

Игумен Макарьева монастыря Иоасаф благословил войско.

Назавтра быть бою!

…Наготовить в гуляй-городе побольше воды – вёдра, бочки, шайки. Пить надо будет всем – и людям, и лошадям.

К полудню 28 августа польские полки построились. Паны Ян Пётр Сапега, Марк Вилямовский, Юзеф Будило, Александр Зборовский, Ян Микулинский, Костенецкий с запорожскими казаками, Ланцкоронский, Лисовский с донскими казаками – итого 12 тысяч конных копейщиков, да прислуга с ними.

Однако русские не выходили на честный бой – они спрятались за щитами в таборе, и только конница злоязыкого Валуева проскакала пред войском и, обогнув деревянный городок, скрылась.

– Шабле в длонь! – прокричал Сапега. Голос его сорвался на визг.

Гусары обняли ладонями рукоятки сабель, выхватили клинки.

Едва конница поляков подскакала близко к городку, из-за щитов грянул залп. Кони повалились, иные понесли.

Сапега скомандовал приступ.

Через нарытые ямы, через рогатки шла пехота: жолнёры и пахолки, казаки и русские изменники. Спешенные копейщики. Сзади на конях передвигались паны, готовые отразить внезапную атаку конницы.

Из-за щитов вновь раздались дружные выстрелы. И ещё раз.

Пехота подходила к щитам – и встречала удары пик из щелей и отверстий. Из городка в упор били из мушкетов и рушниц. И люди не выдерживали – откатывались.

Второй раз настойчиво погнал Сапега людей на приступ. И упорно – третий. И упрямо – четвёртый. И – упёрто – пятый. Приближался вечер. После шестого приступа, когда измученная пехота побежала, со стороны Волги выскочили всадники, ринулись на врага. Пехота падала. Сапега бросился прочь по Углицкой дороге.

Пятнадцать вёрст преследовали русские всадники удирающих панов. Уже в полной темноте вернулись к Калязину.

Победу не праздновали – сторожились: как бы враги не вернулись поутру!

Но взошло солнце, и стало ясно: Сапеги и след простыл.

Тогда отпраздновали – нажарили мяса, выкупили у монастыря запасы пива и устроили пир.