Дикая кровь

Он радовался и думал: а не в этой ли радости была его прямая измена? Нет, однако, Москва не велела обижать инородцев. И если Иренек пошел в набег, то за это надо требовать выдачи Иренека, чтобы его наказать. Но у кого требовать? Может, у Алтын-хана, который наповадился приходить к киргизам разбоем, или у джунгар? Но они ни за что не выдадут Иренека. Если он решился грабить русский острог, то надеется на чью-то защиту.

Герасиму Никитину, как и Иренеку, хотелось бы силою взять то, чего не удается получить по добру. Вот и выходит, что виноваты они, а не Ивашко, на которого воевода объявил государево дело. Но до Москвы далеко, и не вдруг-то поверят там безвестному киргизу Ивашке.

Вот и прислала Москва Матвейку для сыска, а что он сыскал? Бражничает с воеводским Константинкой и слушать не хочет про Васькины проделки.

«И все-таки поеду в город к Матвейке», — решил Ивашко.

Матвейку он нашел на торгу — день был воскресный, — утащил в тальник на берег Качи, чтоб поговорить без свидетелей. Они облюбовали лужайку, прилегли на траву. Ивашко заговорил:

— Ты — сын боярский, я — сын боярский. Все тебе расскажу — защити от воеводы.

Матвейко задумчиво покусал сочную травинку, сплюнул:

— Я тебе не защитник.

И все ж по секрету он сообщил Ивашке, что воевода расспрашивает пеших казаков о мытарствах в Киргизской степи и сочиняет навет на него, Ивашку. Куда пошлет навет — один бог знает, но скорее всего, в Сибирский приказ.

Ивашко поспешил к Родиону. У атамана в избе гулянка, накурено — дым коромыслом. Пришли мириться братья Потылицыны, все четверо сидели за столом в ряд напротив Родиона и нещадно хлестали водку. Они обрадовались Ивашкину приходу, усадили его рядом с хозяином, налили чару — пей. Ивашко говорил им, что заглянул к Родиону по неотложной нужде, что разговор предстоит обстоятельный — ничего не помогло, чуть ли не силой вылили водку Ивашке в рот.

— И-эх, киргиз! — Ульянко обнял его за плечи. — Пошто ты измену творишь, а?

Он был пьян, Ульянко Потылицын. Старший из братьев, Мишутка, понял это, прицыкнул на него и мирно сказал Ивашке:

— Дурной он от роду.

Родион ухватил Ульянку за воротник кафтана и притянул к себе:

— Рожа ты, рожа! А кака рожа — сам знаешь…

Ивашко так и не перемолвился с атаманом ни единым словом. Потылицыны захороводились, сошлись во дворе на кулачки. Родион, любивший подраться, воодушевился, заторопился к ним.

— Пойду-ко, — вслух подумал Ивашко.

— Гух! Гух! Гух! — донеслись вздохи соборного колокола.

Похоже, что воевода опять звал на смотр. До Малого острога отсюда было близко, у приказной избы Ивашко появился в числе первых. Казаки доверительно сказали ему последнюю новость:

— Гонец из Канска. Киргизы Удинский острог разорили. Потому и сполох.

Собрав служилых людей, воевода пока что не стал говорить с ними. Прежде он ушел на совет с детьми боярскими и атаманами. Когда Ивашко поднялся в горницу приказной избы, Герасим уже допытывался у Родиона:

— Как успели они до Удинского добраться?

— Не пойму, отец-воевода, — отвечал хмельной атаман, что-то усиленно соображая.

— Это не те киргизы, — убежденно сказал Ивашко.

Воевода зыркнул на него, помял в кулаке бороду:

— Откуда ты проведал, сын боярский?

— Оно так, — просветлел Родион. — И киргизы не бились с нами из-за малого их числа. Пошли-ко снова меня в степь, отец-воевода, теперь я перехвачу их и побью насмерть!

Воевода согласился с атаманом: нужно идти на переем. Киргизы, пограбившие Удинский острог, еще не успели вернуться в степь, казаки встретят их на переправе через Енисей, и там-то быть большой битве. На судах вверх по реке отправлялась сотня пеших казаков Елисея Тюменцева.

22

Быстро воодушевлявшийся Иренек радовался победе, словно ребенок. В его положении начального князя, наверное, подобало бы вести себя степенно, а он, как угорелый, с утра носился на своем аргамаке, объезжая стойбище отряда и стараясь постоянно быть на виду у воинов. А те приветствовали его восторженными выкриками, отдавая дань неутомимости и смелости Иренека, и это ему льстило.

Переправа через Енисей была закончена. В родную степь киргизы пригнали триста коней, взятых у братских людей и казаков Удинского острога. К седлам были приторочены торсуки с порохом, свинцом, ядрами, панцирями, захваченными в Удинске. При Иренеке находилась и денежная казна того же острога. На эти деньги начальный князь надеялся выкупить у красноярского воеводы князцов Итполу, Арыкпая и прочих аманатов. Однако можно было устроить с воеводою и мену: под неусыпною стражей у Иренека содержалось десять русских полоняников.

Иренек весьма дорожил своей военной добычей. Помня о близости Красного Яра к своему временному стойбищу, он приказал воинам не спать ночью, жечь костры, выслал дозоры во все концы степи и в тайгу. И ночь прошла тихо, без тревог.