Следы и колеи от колес телег замело поземкой, а потому понять, как давно по этой тропе шли, было невозможно. Вокруг царила тишина, и холмы, вздымающие плавные спины к небу, продолжали давить на одинокую путницу. Мара чувствовала себя неуютно – что-то было не так. Напряжение сковало плечи, и ведьма не ощущала уже ни тепла ткани, ни мягкого жара золотых искорок, жавшихся к ней.
Дорога вновь вильнула влево, а затем – еще раз, и еще раз. Мара нахмурилась сильнее: так не могло быть. Ведь тропа в таком случае должна закручиваться…
Ведьма замерла.
…Кольцом. Проклятущая, что же ты ворон считаешь! Женщина наконец поняла, что ей казалось странным на этих землях. Холмы были одинаковыми. Раз за разом, когда она сворачивала на очередном витке, те же валуны встречали ее, и те же чахлые деревца подбирались прямо к изножьям. Сонное ласковое тепло искорок оберегало ее от страхов, а потому тревога появилась так поздно. Потому-то и зазевалась… Потому-то и не ощутила.
Мара выругалась, резко отпуская искорки от себя, и те разлетелись мягкими одуванчиковыми зонтиками во все стороны. В кожу мгновенно вгрызся холод, но вместе с ним вернулись и ощущения мира: ведьма остро почувствовала неправильность этого места, его изломанность, будто кто-то провел влажной кистью поперек только нарисованной линии и тем самым разорвал и размыл ее. И Мара оказалась внутри.
Осталось только понять, почему так произошло, и как выбраться отсюда.
В самых дремучих чащах Гарварнского леса есть дивные, странные и опасные места – овраги, топи, буреломы, в которых пропадает все живое. Говорят, туда ведут все реки – потому-то матери строго-настрого наказывают своим детям: не ходите за водой, ибо назад вовек не воротитесь. Никто и не ведал, что же происходит за темной стеной деревьев, а потому легенд появилось невероятно много. Поговаривали, что в таких местах лесные ведьмы творили свое злобное чародейство, отдавались лихой нечисти и жгли колдовские костры. Еще поговаривали, что там находились логова древних чудищ – старых и ленивых, заманивающих людей к себе, чтоб не отходить далеко от своих лежбищ. Да много чего говорили…
Чудища и ведьминские костры к Занавесям отношения никакого не имели. А вот сами колдуны да ведьмы – вполне могли. Занавеси возникали, когда кто-то или что-то выдергивал из уже сплетенного великого полотна хоть самую крохотную ниточку – камень, деревце, человека, да все что угодно. И чем больше была та самая ниточка, тем больше становилась Занавесь. Пространство изламывалось, и на место исчезнувшего элемента древнего узора становился уже существующий. Полотно само заполняло себя – оно, созданное рукой Бессмертного, подчинялось нерушимому закону: дыр быть не должно. А поскольку создать что-то на месте пустоты мог лишь сам Бессмертный, да и то – времени нужно было на это много, - миру оставалось латать прорехи тем, что уже было.
На самом деле, Занавеси могли быть действительно опасны. Заплутавший в них путник мог часами, днями, а то и годами бродить там без шанса выбраться или как-то подать знак внешнему миру, что он жив и что ему нужна помощь. Ведьме было немного легче: спастись-то она могла. Если найти точку, из которой выдернули ниточку, и попытаться восстановить ее, то Занавесь исчезнет. Да только проблема была не только в этом.
Ведьма подняла голову к небу, внимательно всматриваясь в облака. Облегченно выдохнула – серые тучи тягуче-медленно ползли над головой. Это хорошо, это хорошо – значит, будет полегче. Страшнее всего было, когда в Занавеси замирало время. Чем больше объект, выдернутый из мира, тем больше вероятности, что ход времени на месте разрыва изменился – вернее, застыл. И в таком случае никто бы не гарантировал, что Мара не пробыла здесь уже несколько месяцев. И тогда все было бы напрасно…
Тряхнув головой, ведьма внимательно прислушалась к собственным ощущениям, отпустив от себя все. Пустота внутри разлилась под кожей волной свежести, заполнила каждый уголок тела и души. Она обратилась в слух и ощущение, полностью растворяясь в окружающем мире – или мир растворялся в ней, Мара не знала. Только мощное чувство отбросило прочь все остальное, и давление внешнего мира отступило куда-то далеко, за пределы ее самой и этого странного, чужого места. Ведьме казалось, что она стала прозрачной, невесомой, совершенно иной. Не человек, не дух. Сама Занавесь.