Дикая охота. Полотно дорог (СИ)

Ветер хлестал по щекам, колол раскрасневшуюся кожу острыми осколочками льда, трусившего с неба уже который день. Белая земля, белое небо, белый силуэт отца впереди. Неимоверная усталость, голод, черная выжженная пустота в груди, где раньше горело золотое солнышко. Ресницы смерзлись, и смаргивать было больно – но Даэн молчала. Благо, слезы иссякли уже на третий день пути. Уходя из деревни, отец пообещал ей, что любой ценой доведет ее до города, где она будет в безопасности – нужно лишь потерпеть и собрать все силы. Ни мать, ни братишки не сумели справиться – и холод забрал их: сначала маленького Дэра, потом – близнецов Нэша и Уоргена, а потом и поседевшую от горя мать. Тела пришлось сжечь – промерзлую землю невозможно было прорубить.

- Мы – дети Севера, - отец сжал руку на ее плече, и лицо его было белым словно снег, укрывающий пепелище, - Ты не должна плакать.

Даэн ругала себя за слезы, но поделать с ними ничего не могла. Мать ведь не была дочерью Севера.

А потом что-то переломилось в ней. Еще в Вергории, крупном городе, что западнее Фаулира, пустота заполнила всю ее – в тот самый миг, когда отец провожал караван, идущий сквозь метель к гряде Наамаха. Туда, где в небо вонзались птичьими когтями высокие башни Келерейской гильдии.

- Там твое спасение, девочка. Там твоя мечта.

Да. Та самая мечта, чудесная мечта ребенка, сказочная и бесконечно далекая, теперь лежала в ладонях. Только почему так бесконечно горько?..

Спустя месяц они добрались до Гильдии. В пути погибло три девочки – одна из них, Сарна, научила ее незатейливой песенке на тавранском языке, на родном языке отца Даэн. Они были дружны, спали, укрываясь одним одеялом и прижимаясь друг к дружке, чтоб было хоть немного теплее, делили скудную пищу. Когда костер уносил прах Сарны в серое небо, Даэн не ощущала ничего, кроме тупой ноющей боли – но даже она не вызывала никаких чувств.

А потом была Гильдия. Долгие часы теоретических занятий. Изнурительные тренировки. Первое посвящение, первое Крыло. Первое настоящее сражение, первая любовь – зеленоглазая, дерзкая, хищная. Тело Даэн спустя долгие годы стало оружием, отлаженным механизмом, срабатывающим мгновенно и безошибочно. Только горечь не уходила. На память о первой битве остались белые рубцы, на память о красавице Тори – развороченное сердце и желание не доверять больше никому и никогда. И единственной радостью в ее жизни стали горы.

Лишь там Даэн находила долгожданный покой. Летом она могла часами лежать на прогретых солнцем валунах, заложив руки под голову, и глядеть, как над ней проплывают облака – величественно, медленно и лениво. Иногда они соединялись в причудливые узоры, и она играла с ними, как в далеком забытом детстве – представляла воздушные замки, огромных птиц и дивных существ из старых сказок, облачных гигантов и драконов. Короткие стебли щекотали ее кожу, путались в черных кудрях, и казалось, что они вот-вот начнут прорастать сквозь нее и тянуться к небесным просторам. Даэн говорила с небом – обо всем, просто так, без всякого умысла. Она рассказывала ему о своем детстве, о золотых солнечных лучиках сквозь светлую листву, о серебристо-сизом дымке над приземистыми домами, что путался в кронах цветущих яблонь. О том, что у нее еще осталось.

Да и то, в последние годы этот далекий образ начал размываться. Даэн боялась того дня, когда она проснется и не сможет рассказать облакам ничего. Но все чаще Танцующая думала о том, что однажды это все же свершится.

Правда, сейчас было немного легче. Госпожа Лорелей, руководящая Гильдией, разослала лучших Танцующих с разведкой – что-то вновь было не так. То, чему столько веков противостояли Келерийские Птицы, вновь пришло в мир, и Лорелей почуяла это одной из первых. Теперь Даэн всюду искала признаки того, что темное время снова наступило – они рыскали по деревенькам, городам, лесам и горным перевалам. Ее отправили на юг, и это мучило Даэн так невыносимо – но мысли о том, что их ждало, были еще хуже. Слишком хорошо женщина помнила ту зиму. И слишком хорошо знала, что эти шрамы не затягиваются и не залечиваются. Никак. Ничем. Никогда.

Пожалуй, это было единственное никогда, которому она верила.

И пожалуй, именно оно заставляло ее искать с удвоенным усердием. Чтобы ни одна детская слезинка не проронилась. Чтобы ни одна жизнь не была унесена следом за дымом погребального костра в седую метель.

Даэн, щурясь, глядела в темноту. За грязным стеклом мерцали огоньки – далекие дома, где уже горел свет. За стенами слышался громкий смех, грязный, отвратительный, до того неприятный, что зубы сводило. Но где-то там ведь поет свирель, и какая-нибудь молоденькая светлокосая девочка заливисто смеется, перебирая струны своей лютни, и поет о теплой весне. Где-то там ведьма варит в своей хижине волшебное зелье – Даэн всегда нравились ведьмы, почему бы одной из них не ворожить в этот час? Где-то там… И это где-то там казалось теплым огоньком, за которым она будет идти, пока еще силы есть.