Дикая весна

Малин крепко зажмуривается – в сознании рисуется образ мужчины в капюшоне, который поворачивается к женщине, распростертой на больничной койке. Он просит прощения – ведь это все-таки мужчина? И ты просишь прощения.

«Я не вижу твоего лица, – думает Малин. – Но кто же ты? Ты точно не Юнатан Людвигссон, потому что он сидел в камере в тот момент, когда ты пришел сюда.

Так кто же ты? И зачем, зачем ты это сделал?»

Малин пытается привести в порядок свои мысли и чувства, которые заносит в разные стороны в темном помещении. Какое зло скрывается в этой палате?

Зло может явиться тебе в любой ипостаси.

Часто оно застает тебя врасплох, однако так происходит не всегда. Всю жизнь ты кладешь на то, чтобы защитить своих детей, а потом добровольно открываешь дверь мужчине, который вроде бы пришел с любовью, и он у тебя за спиной насилует твоих детей. Так, что ты ничего не замечаешь.

Можешь ты защитить своих детей от такого зла? Или твоя наивность, твоя искренняя вера и есть зло?

Доска с ржавым гвоздем, присыпанная снегом. Ты подозреваешь, что она там лежит, но думаешь, что это всего лишь доска, а дальше гвоздь вонзается в подошву и далее тебе в ступню.

Инфекция распространяется по телу, поток крови несет ее к сердцу.

Что ты делаешь?

Можно ли защититься от того зла, которое скрыто под слоями внешнего добра в твоем ближайшем окружении?

В ядовитых растениях у тебя в саду?

Так как ты поступишь?

Вера. Ты ищешь спасения в вере.

Стопроцентное зло…

«Оно существует, – думает Малин, – и мы должны держать его в узде. Не принимать, не отрицать, а пытаться его уничтожить.

Ребенок хочет хорошего, но может сам себе причинить боль. Потому что ребенок еще не знает мира.

Ты желала своим дочерям добра, Ханна, не так ли? Ты хотела вырастить их добрыми. И какое же зло, в какой ипостаси явилось к тебе сюда и задушило тебя?»

Малин делает глубокий вдох, стоя неподвижно в утренней полутемной палате.

И тут она ощущает поток холодного воздуха, затем теплое дыхание на шее, около горла, которое приближается к ее уху и превращается в шепот.

Тут кто-то есть.

«Я готова слушать, – думает она. – Не боюсь. Во всем этом нет ничего странного.

Говори, я тебя выслушаю, обещаю».

Глава 36

Это мы, Малин.

Мы здесь, чтобы напомнить тебе о запертых детях.

Ты должна их услышать.

Они нуждаются в тебе, а чтобы ты поняла, кто они, ты должна сперва узнать, кто мы.

Это единственный способ.

Мы видим тебя, стоящую в палате.

Мы прижимаемся к тебе, щекочем тебе шею своими пальчиками, и ты знаешь, что мы здесь – в той комнате, где умерла наша мама.

Именно поэтому ты пришла сюда, хотя тебе надо бы сейчас спать.

Здесь темно, но день уже просыпается, а в земле шевелятся миллионы ростков, пока не решающихся выглянуть наружу.

Тьма этой комнаты – ничто против той темноты, в которую ты вступишь, Малин. Тебя ждет тьма без конца. Но не бойся – возможно, ты не решишься вступить в нее, и тогда тьма начнет расти.

Ты дышишь.

Твои веки опущены, в комнате стоит запах дезинфекции и смерти.

Ты слышишь нас, Малин?

Ты слышишь нас?

* * *

Малин открывает глаза.

Голосов, которые она надеялась услышать, здесь нет, нет, однако они каким-то образом поманили ее вперед, заставили ее сомкнуть глаза, пока темнота не превратилась в пылающий, дымящийся, пульсирующий ад, и она поняла, что где бы ни таилась разгадка взрыва бомбы в Линчёпинге, искать ее нужно в такой темноте.

Ворона пролетает мимо окна. В клюве у нее дождевой червь, и в темноте червяк превращается в змею, извивающуюся на сером предутреннем небе.

– Ты должна помочь им, – произносит высокий голос у нее за спиной, и она вздрагивает, оборачивается, думая, что ночная медсестра незаметно вошла в палату. Но там никого нет, лишь тишина пустой палаты и запах жизни, пришедшей к концу.

– Ты должна помочь им, – снова произносит голос, и Малин чувствует, как страх отпускает, она спрашивает:

– Ханна, это ты? Ты здесь?

Она ждет ответа.

– Кому я должна помочь – твоим девочкам? Во всяком случае, я пытаюсь добиться для них справедливости.

В палате тихо, Малин хочет снова услышать нежный голос, и вот он опять звучит:

– Я не вижу моих девочек.

– Разве они не с тобой?

Голос не отвечает.