Дикарь и лебедь

Мерельда щелкнула пальцами, и пикси лишилась голоса. Гвен надулась, что-то беззвучно сказала, топнула ногой и с недовольной миной сердито утопала в зеленый сад, в который вела распахнутая арочная дверь.

Утомленно вздохнув, Мерельда проводила ее взглядом, а затем снова посмотрела на меня. Этот взгляд был хорошо мне знаком, ибо за свою недолгую жизнь я встречала его далеко не раз, и потому тут же приготовилась к нотации: задрала нос, расправила плечи, сцепила перед собой руки и скромно, терпеливо улыбнулась.

– Дитя, – сказала кухарка – старшая кухарка, догадалась я. – Могу я тебя предостеречь? – Это вроде как был вопрос, но куда больше он походил на предупреждение.

Однако я кивнула, глядя в ее строгие карие глаза.

– Я не знаю, зачем ты здесь. Не знаю, какие козыри ты прячешь в своих шелковых рукавах, но скажу тебе вот что: пусть он и пленен тобой, но он по-прежнему король, и посягнуть на жизнь короля, особенно столь могущественного и почитаемого… – Она поджала губы, забросила полотенце себе на плечо. – Последствия такого поступка отразятся на жизнях не одного поколения. Все, что происходит, должно закончиться на вас. На нем. Никто не заслуживает той участи, что выпала на его долю.

– Не понимаю, о чем вы, – сказала я, причем искренне, поскольку знала, что не смогу его убить. Такая мысль меня посещала, но я понимала, что если до подобного дойдет, то кинжал я после этого направлю в себя. – Он сам принес меня сюда, и, как бы мне ни хотелось отсюда выбраться, я не могу этого сделать. Не могу, потому что мне… – Я осеклась и, болезненно сглотнув, медленно выдохнула.

– Некуда возвращаться. Все гибнет. – Она произнесла вслух то, чего не сумела сказать я, беззлобно, ровным тоном, который сообщал об отсутствии жалости. Такова была суровая правда жизни. – Твои земли, твое богатство и те, кого ты любишь.

Я снова кивнула.

– Мне хочется все изменить, – нехотя призналась я. – Правда, но я не знаю как. И я – не убийца. – Слова эти прозвучали жестче, чем мне хотелось.

– В отличие от Дейда, – добавила Мерельда, вскинув брови.

Я с усилием втянула воздух, понимая, что этот разговор не имеет смысла – как, вероятно, и все мои попытки что-то изменить.

– Не волнуйтесь. – Я слабо улыбнулась. – Ибо мне не под силу кого-то спасти. – Когда я произнесла это вслух, у меня сжалось сердце. – И ваш король об этом прекрасно знает.

Мерельда на секунду задержала на мне внимательный взгляд, затем покачала головой. С очередным тяжким вздохом она подошла к корзине с фруктами и достала оттуда мандарин.

– Спасти, допустим, не под силу, но я слышала, что фрукты ты любишь.

Ее теплая рука вложила мне в ладонь мандарин – я ошарашенно наблюдала за ее действиями. Мерельда ласково накрыла мою руку своей.

– Монстр не перестанет быть монстром, прелестная ты глупышка, так что не терзайся понапрасну. – Она выпустила мою ладонь и отошла к столу, напоследок тихо пробормотав: – Но помни, что научить команде «к ноге!» можно даже самого лютого зверя.

* * *

Слова кухарки вертелись у меня в голове, пока я брела по коридорам в сторону библиотеки, что находилась в длинном тесном салоне за парадной лестницей. В очаге потрескивал огонь, и я замерла у порога комнаты, но никого там не учуяла.

Укротить его. Кухарка, судя по всему, хорошо знала навязанного мне звездами короля-дикаря и явно видела в нем то, чего не видели многие другие – или, возможно, только мой народ.

Постичь это, когда перед глазами у меня стояли лишь брызги крови, в ушах звенели крики ужаса, а нос жгло от запахов дыма и мертвечины, было невозможно, и все же… что-то подсказывало мне: я бы вряд ли стояла здесь, не будь это правдой. Считай я, что все потеряно, не рыскала бы среди книжных полок, что высились здесь от пола до потолка, перемежаемые деревянными лесенками, с помощью которых можно было дотянуться до верхних ярусов.

Я бы отправилась домой, чтобы провести немногое оставшееся нам время с уцелевшими родными и друзьями.

Я достала с ближайшей к камину полки тонкий серый томик и, прочтя на выцветшем корешке название романа, широко улыбнулась. «Любовь и ложь». Я обошла пианино и добавила книгу в ту небольшую стопку, которую собрала на дубовом столе в круглых отметинах от чашек, – и застыла.

Волоски на загривке встали дыбом. На руках выступила гусиная кожа, и все чувства обострились как по тревоге. В салон можно было попасть двумя путями: один вход преграждали два огромных кресла, сквозь другой я сюда и попала. Можно было отодвинуть те кресла, либо столкнуться лицом к лицу с тем, кто был в холле.

Либо дождаться, когда он придет сюда сам.

Я решила взять книги и уйти отсюда тем же путем, каким пришла. Сколь бы глупо это ни было, со мной явно случались вещи и похуже…

Благо в холле было пусто.

Но обогнув лестницу, я услышала за спиной тихие шаги и оглянулась.

За мной никого не было, но черный гобелен – на нем был изображен белый волк с пламенеющими крыльями, который воет на полную атласную луну, – слегка покачивался.

А еще я уловила запах земли. Запах пота и земли.