Дикарь и лебедь

Я кивнула, понимая, о чем он, пусть и ненавидела это понимание. Король был готов на все ради того, чтобы больше никогда и ничего не терять – даже если для этого понадобится захватить весь материк.

– Твой дядя – он жив? – полюбопытствовала я.

– Жив, но я пока не решил, долго ли он таковым пробудет.

Я сцепила ладони, чтобы не потянуться за вином – чтобы не потянуться к нему.

– Освободи его.

Дейд отодвинул тарелку и уперся в меня взглядом.

– Освободить его?

– Он же твой дядя, – сказала я, с трудом подбирая слова – перья все еще отрастали, и кожа на спине зудела даже в этом обличье. – Он пытался защитить тебя. Прекратить эту войну, заставив мою мать сдаться.

– Он преследует только собственные интересы, – возразил Дейд, а на лице его заходили желваки. – И так было всегда. Он причинил тебе боль, изувечил тебя…

– Я оправилась…

– Ранив тебя, Серрин предал меня, и мне наплевать, что им двигало, важно лишь, что он это сделал.

У меня в горле пересохло от этих ледяных, колких слов. Я решила зайти с другой стороны, понимая, что смертный приговор для дяди – вовсе не то, чего хочет Дейд. Отнюдь. Король хотел предостеречь остальных: поднимать на меня руку нельзя. И ради этого был готов пострадать сам.

– Он тебя вырастил.

Желваки заходили сильнее. Дейд потянулся за вином.

– Он тебя вырастил, – повторила я уже мягче. – Заботился о тебе, разве нет?

Дейд опустошил бокал и с размаху поставил его на стол, так что тот треснул. Не обратив на это внимания, мой зверь потер щетину вокруг рта – плавно, но не так, как было характерно для того существа, что сидело со мной за одним столом.

– Заботился.

– И все? – потрясенно произнесла я. – Он – твоя родня, и я не обижусь, если ты решишь дать ему еще один шанс.

– В день, когда мне исполнилось пять лет, Серрин вложил в мою ладонь кинжал и не позволил отбросить его, пока я не убил одного из трех кроликов, которых он запустил ко мне в комнату.

Я похолодела. Дейд откинулся на спинку стула – дерево скрипнуло, – забросил ногу на ногу и уставился в даль прошлого сквозь меня.

– С проклятым кинжалом в руке я не смог поймать ни одного, и, разозлившись, перекинулся и убил кролика иным способом.

– До созревания невозможно контролировать переход из одной формы в другую.

– Именно, – отрезал Дейд. – И его это не волновало – как не волновало и то, что я заблевал себя с ног до головы, когда перекинулся обратно и разревелся – прямо здесь, в этой комнате. – Король перевел взгляд на изножье кровати. – Дядя заставлял меня проделывать это дважды в неделю, пока я в конце концов не научился перерезать глотки всем трем кроликам.

При мысли о мальчике, которым овладевает кровожадность, у меня заболело сердце.

– Проклятье…

– Потом пришел черед барсуков. А еще через год – тренировок на площадке, где он избивал меня, пока у меня не начинали трещать кости, и с каждым его ударом и напоминанием о том, что мои родители мертвы, я тихо закипал от гнева.

– Он… – задохнулась я. – Он использовал их смерти как топливо.

– Конечно, – сказал Дейд, словно произошедшее было чем-то нормальным, в порядке вещей. – Ясное дело, это сработало, но за те годы его горе иссякло.

– А твоя целеустремленность – нет.

– Серрин потрудился на славу. Мои командующие, старые вояки – все говорили об отце так, словно тот мог вернуться в любой момент. Мерельда рассказывала мне о том, как они с матерью вместе готовили на кухне…

– Они были подругами, – догадалась я, а затем нахмурилась, вспомнив старшую кухарку и наш с ней разговор. – Но, Дейд, она бы не стала потчевать тебя всеми теми историями ради того, чтобы поддеть, пробудить в тебе жажду мести.

– Я знаю, но это не важно. – Его голос стал ниже и тише, он посмотрел на меня в упор, глаза его обратились в лед. – Это было не важно, потому что со всех сторон, при каждой удобной возможности мне напоминали о родителях. Призраки Верна и Майи Волькан до сих пор живут в этом дворце. Путешествуют по коридорам в чужих сердцах и не поддаются забвению.

– Любовь делает забвение невозможным, – удивив саму себя, прошептала я.

Дейд хмыкнул, потер нижнюю губу.

– Я не смог их полюбить. Так, как любят все остальные. У меня не было такой возможности, и мне не дали забыть тех, кого я никогда не узнаю.

В комнате воцарилось безмолвие – не враждебное, но и не светлое. Мы оба пытались осознать то, что сказал король.

Вот чего я опасалась и о чем догадывалась: мою половинку растили пешкой. Орудием, созданным из множества разбитых сердец раздробленного королевства.

Орудием для возмездия.

Иной жизни Дейд не знал. Ему неоткуда было узнать, чего делать не следует и бывает ли по-другому. Эти земли, его народ и чужие воспоминания – вот и все, на что он мог опереться.

До сей поры.

Я встала, не имея ни малейшего представления о том, что собираюсь сделать, хотя понимала – пришло время уступить тяге оков, которые связывали меня с ним. Меня влекло к нему, и я пошла на этот зов, и оказалась перед королем волков. Дейд уперся обеими ногами в пол и бросил на меня колючий взгляд.

– Не надо жалости, лебедь, – хмуро предостерег он.