Дикари. Дети хаоса

Повернув за угол, я пересек рынок под открытым небом, где продавались огромные коллекции ковров. Большинство из них были украшены красочными изображениями библейских сюжетов, а продавец с плохим микрофоном, подключенным к еще более поганой акустической системе, с энтузиазмом нахваливал по-испански свои товары прохожим и горстке туристов, остановившимся послушать его презентацию.

Через два квартала мимо пронеслась завывающая сиреной скорая. Казалось, большинство прохожих не обратили на нее внимания. Следующие полчаса я провел, бесцельно бродя вокруг и заходя в различные бары и рестораны, в надежде наткнуться на кого-то, кто смог бы помочь мне отыскать Руди Боско — американца и местного гида, но тщетно. Я называл его имя некоторым местным, однако они либо пожимали плечами, либо изображали непонимание, либо совершенно игнорировали меня. Один юнец, пытавшийся продать мне фрукты, которые таскал с собой в сумке, довольно неплохо говорил по-английски и предложил мне экскурсию по городу по фиксированной цене, но я отмахнулся от него.

В конце короткого переулка какая-то ухмыляющаяся старуха лет восьмидесяти попыталась заманить меня в свою лавку, тараторя на смеси испанского и ломаного английского, при этом возбужденно тыча в уродливые безделушки для туристов и дешевые поддельные сумочки, висящие в витрине. Я молча двинулся дальше, повернул за угол и остановился перед маленьким баром. Из открытой двери на улицу лился красный интерьерный свет, и я услышал традиционную музыку, несущуюся, предположительно, из музыкального автомата.

Я обратил внимание на околачивающегося у входа мужчину. Он выглядел как американец или даже европеец, но определенно не походил на туриста. Лет шестидесяти с небольшим, неприятный и неухоженный. Он был лыс, если не считать седого полукруга в нижней части головы, а покрытое густой щетиной лицо носило чрезвычайно угрюмое выражение. Кожа у него была загорелой и морщинистой, как у человека, проводящего бо́льшую часть времени на открытом воздухе. Одет он был в мятый и грязный серый костюм, который выглядел так, будто в нем спали несколько месяцев. Мужчина беспокойно расхаживал взад-вперед, поглядывая на улицу, будто сам не свой. Я понял его потребность. Вероятно, он был из тех, кто давно находится в городе. Из тех заблудших и измученных душ, у которых редко бывали деньги, и, когда те у них появлялись, они тут же их пропивали, затем возвращались на улицы и в парки и пытались продержаться, пока не подвернется новая удача. Больше всего меня беспокоило то, что в чем-то я не сильно от него отличался. Еще одна полоса неудач или ухудшение проблемы с алкоголем, и меня ждало то же самое.

— Вы американец? — спросил я его.

Притом что я стоял прямо перед ним, он не сразу обратил на меня внимание, поэтому заметно вздрогнул. Но как только смысл вопроса дошел до него, он улыбнулся и кивнул, нервно поправляя лацканы пиджака, будто это могло что-то изменить.

— Да, сэр. Я — американец. Живу здесь с восемьдесят третьего и уже считаю Тихуану своим домом, но да, я действительно американец.

Я обратил внимание на легкий южный акцент. От него не так уж и много осталось, но он проскальзывал каждое третье-четвертое слово.

— Я тоже, — сказал я ему. — Мне нужна кое-какая информация.

— Харди Бруннер, — сказал он, вставая по стойке смирно и протягивая руку. — Чем я могу помочь, мистер…?

— Моретти, — ответил я, нерешительно пожимая ему руку.

Бруннер отреагировал быстрым формальным кивком и едва не щелкнул при этом каблуками. Он походил на персонажа романа Грэма Грина.

— Для меня большое удовольствие и честь познакомиться с вами, сэр.

— Я ищу Руди Боско.

Его остекленевшие глаза сузились, превратившись в узкие щелочки.

— Боско, говорите?

— Да, вы его знаете?

— Дело в том, что моя память… она… она уже не та, что была раньше. — Он дернулся и почесал себе бок. — И у меня внутри все пересохло, но… но иногда, когда я утоляю жажду, с моей памятью происходят чудеса.

Я задумался. Если он разводит меня, в худшем случае придется пропустить с ним по стаканчику.

— Ладно, — согласился я. — Идемте.

В баре имелось множество бильярдных столов, длинная стойка и несколько столиков со стульями в дальней его части. Красное свечение было внутри более интенсивным, имело легкий фиолетовый оттенок и окутывало все пурпуром. Игра шла лишь за одним из бильярдных столов, и за стойкой почти никого не было. Внутри музыка звучала гораздо громче, поэтому мы заняли два стула в дальнем конце стойки, где имели бы возможность слышать друг друга.

Я закурил сигарету и, заметив, с какой тоской Бруннер смотрит на нее, вытряхнул из пачки еще одну и предложил ему.

— Спасибо, — быстро произнес он. — Большое спасибо.

Дав ему прикурить, я жестом подозвал бармена и заказал четыре шота текилы. Он выстроил их в ряд на стойке перед нами и исчез. Я кивнул Бруннеру, и он с жадностью схватил один и опрокинул в себя.

— Начинаете что-нибудь вспоминать? — спросил я.