Я никогда не узнаю наверняка, был ли подан ученикам какой-то сигнал, но они внезапно бросились на нас со скоростью, которой мы от них не ожидали. Ударили нас волной — все сразу. Налетели роем, схватили и затащили в центр толпы. Куид выстрелил один раз, и я услышал, как кто-то вскрикнул. Но к тому времени я уже тянулся за пистолетом, который был у меня сзади, за поясом, и меня тащили в сторону церкви. Куид прокричал что-то неразборчивое, я услышал звуки борьбы, а потом он затих. Когда я, споткнувшись, повалился вперед, мне удалось вытащить из-за пояса пистолет, но его быстро отобрали. Я был поглощен людской массой и не видел ничего, кроме то и дело появляющейся почвы у меня под ногами и моря грязных рук, хватающих, тянущих и толкающих меня во все стороны. Я пытался отбиваться от них, но их было слишком много и они были так близко, что у меня даже не было пространства, чтобы размахнуться для удара. Вместо этого я извивался, в попытке высвободиться. Но в тот момент, когда у меня начал намечаться прогресс, я почувствовал, что плыву по воздуху. Меня несли на руках, и мои ноги больше не касались земли. Толпа принялась громко петь, молиться на языке, который я не слышал с той ночи, когда встретил шрамовника. Надо мной с крестов свисали мертвецы, и языки пламени опаляли темное небо. Смрад смерти окутывал меня все плотнее, и я начал задыхаться от этого ужасного запаха.
Я позвал Куида, но он не ответил.
Затем множество рук принялись лапать мое лицо, что-то ударило меня по голове — и все погрузилось во тьму.
18
Что-то тут не то. Я ничего не вижу, не слышу и не чувствую. Все будто… отключено. Время и пространство искажены, пронизаны разрозненными образами и странными пустыми звуками, эхом голосов, далекими мучительными криками…
Я пришел в сознание. В голове шумело, перед глазами все плыло. Я попытался пошевелиться, но не смог. Мысли бешено вращались, я подождал несколько секунд, затем попробовал еще раз.
Я был парализован.
Руки прижаты к бокам, и, хотя я находился вниз ногами, мне не казалось, будто я стою. Скорее, я был завернут в смирительную рубашку или в тугой кокон. Я смог пошевелить глазами и веками, но больше ничем.
Меня охватила удушливая паника. Я попытался игнорировать страх, поскольку знал, что, если поддамся ему, сойду с ума. Вместо этого сосредоточился на спокойном внутреннем голосе, который велел мне не волноваться, дышать и не терять над собой контроль. Это помогло мне сделать несколько вдохов и пару раз сглотнуть. Но пошевелиться я так и не смог.
«Попытайся сориентироваться, — сказал я себе. — Пойми, где находишься».
Я попробовал оглядеться. Я на открытом воздухе, подумал я, где-то на открытом воздухе.
Надо мной простиралось небо, кажущееся еще более бескрайним, чем обычно. Должно быть, наступил рассвет. Солнце медленно поднималось над горизонтом. Мир завис над этой странной пропастью между днем и ночью, где не совсем светло и не совсем темно. Я сморгнул песок с глаз и стал видеть чуть четче. В воздухе висел все тот же ужасный смрад, и я чувствовал, как у меня крутит живот. Хотя я мог глотать, это давалось мне нелегко, поскольку в горле у меня пересохло до боли. Я еще раз попробовал оглядеться, но мог делать это лишь шевеля глазами, поскольку всякий раз, когда я пытался повернуть голову, в шею мне что-то упиралось. Мой взгляд скользнул сперва влево: пустыня, раскинувшаяся на многие мили, кустарник, грязь, песок, камни, вдалеке какие-то холмы, а может, даже горы. Неподалеку все еще горело несколько костров. И тут я понял, что моя линия обзора находится почти на одном уровне с землей. Меня снова охватила паника, и я в отчаянии посмотрел вправо. На самом краю периферийного зрения я увидел церковь. «Ладно, — подумал я, — видимо, я лежу на земле, где-то за церковью».
О Господи Иисусе, я… нет… я не могу двигаться, я…
Они похоронили меня, похоронили в вертикальном положении. Зарыли в землю по шею.
Охваченный ужасом, я принялся биться в своей земляной тюрьме. Она не поддавалась, и я по-прежнему мог шевелить только головой, да и то с ограничениями. Я понимал, что мои попытки выбраться могут лишь еще сильнее вымотать меня и сделать все только хуже. И, тем не менее, я продолжал изнурять себя, пока едва не потерял сознание. В какой-то момент я попробовал звать на помощь, но тщетно. Голос у меня ослаб, а язык не слушался.
Наконец я начал осознавать суровую реальность. Следом подключилась логика. Я был в ловушке. И ничего не мог поделать. Не мог выбраться из этой могилы. Я должен был сохранять спокойствие, как можно меньше двигаться, экономить силы и жидкость, которая еще оставалась в моем организме. Солнце поднималось; скоро оно повиснет высоко в небе и будет нещадно палить. И я окажусь целиком в его власти. Если меня здесь оставят, я буквально сварюсь заживо. Отчаявшийся, напуганный и усталый, я изо всех сил старался сохранять сосредоточенность и боролся со слезами, чтобы не терять драгоценную жидкость. Я прикусил нижнюю губу. Она уже сильно потрескалась, и я чувствовал вкус крови.