Я посмотрел на банку. Почему я пытался камуфлировать свое пьянство, даже когда никого не было рядом? Полагаю, это помогало мне лгать самому себе, и с годами я в этом весьма преуспел. Удивительно, как много из этой жизни можно забыть, если хорошо постараться. Насколько успешно можно убедить себя, что определенных вещей никогда не существовало, если по-настоящему этого захотеть. Со временем разум начинает подыгрывать, граница между воспоминаниями и фантазиями стирается, и они сливаются в одно запутанное, сбивающее с толку месиво. Иногда это единственное, что помогает нам жить и двигаться вперед. А иногда загоняет нас в отвратительные маленькие уголки, где единственное, что не дает нам полностью сойти с ума, — это выпивка, наркотики или даже жуткий страх, что без них созданная нами альтернативная реальность может вообще перестать существовать, и останется лишь зияющая рана сырой, неотфильтрованной правды. Вот почему я предпочитаю темноту. В темноте могут прятаться ужасные вещи, но и я тоже. Как бы это ни пугало и ни тревожило, все там были на равных условиях. По крайней мере, тогда я верил именно в это.
Я еще не понимал, насколько глубоко мне суждено погрузиться в эту тьму.
Сев на подоконник, я некоторое время смотрел на улицу, пытаясь отвлечься. Обдумывая со всех сторон предстоящую встречу с миссис Дойл, я пытался проработать хоть какие-то ее сценарии, но тщетно. Последний раз я видел их с Мартином двадцать шесть лет назад. С тех пор я не контактировал ни с одним из них и понятия не имел, как у Мартина сложилась жизнь.
Что его мать могла хотеть от меня спустя все эти годы?
В последний раз, когда Мартин, Джейми и я собирались вместе, инициатором встречи был Джейми. Он позвонил через несколько дней после окончания школы. Я давно с ним не разговаривал, но он показался мне настороженным и довольно нервным. Сказал, что с ним связался Мартин и пожелал встретиться с нами на следующий день у валуна. Многие годы это было место наших встреч, в детстве мы проводили там бесчисленные часы. Огромный валун у одинокой проселочной дороги, которая вела на городскую свалку. На несколько миль окруженный лесом, он стал прекрасным уединенным местом, где можно было играть, читать комиксы, или гонять мяч. В 1972 году было всего несколько телеканалов (даже считая дециметровые), поэтому, когда
— Мы должны вернуться, — сказал Мартин. Не поздоровавшись, не поблагодарив нас, что мы пришли, он начал встречу с этого заявления. Он стоял возле валуна, опираясь на него одной рукой, будто подпитывался вдохновением, в другой держал сложенный лист газеты. — Ребята, вы это читали? Слышали, что они делают?
Джейми сел на валун, подтянув колени к груди и обхватив руками голени. С копной каштановых волос и широко раскрытыми глазами, он все еще выглядел очень юным. Кивнув, Джейми уткнулся подбородком в колени.
— Мартин имеет в виду торговый центр и многоквартирники, — пояснил он мне.
— А в чем дело? — спросил я.
— Поле продано. Целиком. — Темные глаза Мартина сверлили меня, отвлекая от его вьющихся волос. Грязновато-светлые и густые, они доходили ему почти до плеч. На первый взгляд он выглядел как рок-звезда из какой-нибудь «группы волосатиков». Рваные джинсы, ожерелье из ракушек, рубашка в стиле хиппи и слипоны «Вэнс» с клетчатым рисунком дополняли его «наркоманский» образ. Но, если присмотреться, можно было заметить задумчивое, напряженное лицо, довольно крупный, крючковатый нос, полные губы и почти постоянно нахмуренный лоб, будто он был вечно погружен в свои мысли или просто собирался выдать нечто по-настоящему важное. Из всех троих он был самым высоким, хотя и меньше шести футов, при этом довольно худым. И все-таки он обладал той же естественной харизмой, которая у него была всегда — даже в детстве. Мартин являлся тем человеком, которого вы замечаете, на кого смотрите и кого слушаете, но никогда не понимаете почему.
— Они там всё перероют. И найдут это.