Дикие питомцы

Нэнси обожает Тесс, хотя никогда с ней не встречалась. Ей нравится, что Тесс курит «Голуаз» и пьет только «Сан-Пеллегрино». Любой, кто не считает Тесс потрясающей, – унылый ублюдок. Она постоянно донимает меня, требуя рассказать что-нибудь о том, как Тесс «не ведется на общественные ожидания» и «ратует за независимость женщин». Я демонстрирую ей, как содрогнулась бы мать, услышав ее слова, но Нэнси от этого только сильнее распаляется.

Это потому, что Тэсс – культовая фигура, не уступает она. Как если бы Мерил Стрип знала пять языков.

Тесс говорит на хинди, урду, гуджарати, бирманском и бенгальском. Это не считая европейских языков. «Ой, да они все одинаковые» – отмахивается она, томно пожимая плечами. Когда я получила тройку на экзамене по французскому, она сказала лишь: «Отцовские гены…»

А потом сделала вид, что закрывает рот на замок и выбрасывает ключ.

Эту дверь не запрешь, съязвила я. А она не обратила внимания.

Отцовские гены считались так же в ответе за мою неряшливость, физическую слабость и – как выразилась Тесс в мои девять – ожидание мгновенного удовлетворения всех моих потребностей. В голове у Тесс живут разные версии Рэя, и то, какая сегодня выступит на первый план, зависит от времени года, программы на радио и положения дел в мире.

Нэнси Тесс называет моей маленькой подружкой. И знакомиться с ней не горит желанием. Подозреваю, что, если бы это все же случилось, Тесс бы сразу поняла, как крупно ей в жизни не повезло, и потому постоянно рассказываю ей, как Нэнси тошнило на улице.

Такое ощущение, что ей обязательно нужно. хватать через край. Если край здесь, Тесс проводит рукой на фут выше головы, она непременно рванет еще выше.

Летние утра в нашем доме атмосферой напоминали «Чистейшего Гершвина»[20]. Я просыпалась слишком рано, начинала ждать, когда пробудится Тесс, и вскоре снова проваливалась в беспокойный сон. Наконец она появлялась над горизонтом моего одеяла, словно перелетная птичка, вернувшаяся после зимовки, и улыбалась такой добродушной улыбкой, какой я уже много месяцев у нее не видела. Завтраки во время каникул готовились особенно тщательно. Мы устраивали пикники с льняными салфетками и столовыми приборами: толстые ломти хлеба, золотистые озерца меда, сочная клубника. Если на улице шел дождь, мы стелили одеяло на пол в гостиной и устраивали пикник там. Тесс раскачивалась из стороны в сторону и фальшиво подпевала какому-нибудь популярному тем летом хиту. Ах, Айрис, видела бы нас моя мать. Ты себе даже не представляешь. Дома Тесс называла дедулю не иначе как вице-король, а бабулю – Мадам Сэр[21]. Сама же у них в гостях всегда становилась Ништой. И угрюмо таскала на себе это имя, словно портящий платье пластиковый бейдж.

Когда наступали сумерки, я частенько убегала в ванную поплакать от страха, что лето скоро закончится. Боже, ты такая чувствительная! Существуй в мире фобия половиц, ты бы точно ею страдала. И требовала, чтобы я таскала тебя на закорках, как индейская скво.

С твоей по крайней мере хоть есть о чем поговорить, мрачно заявляет Нэнси. По картинным галереям походить и все такое. А моя матушка считает йогу смертным грехом. Мол, индуистская богиня оседлает тебя, как дьявол, и откажется слезать.

Она присылает мне ссылку:

«ЕПИСКОП УОТЕРФОРДСКИЙ ПРЕДУПРЕЖДАЕТ ОБ ОПАСНОСТИ ЙОГИ И МЕДИТАЦИИ ОСОЗНАННОСТИ В ШКОЛАХ».

При Тесс упоминать йогу вообще нельзя. «Не все индианки…» и так далее.

И все равно классно было бы попытать счастья, каркает Нэнси. Но ты не дашь мне приблизиться к этой женщине и на расстояние ослиного рева.

Я не говорю ей, что быть дочерью Тесс – это все равно, что постоянно проигрывать в викторине.

* * *

За неделю до Рождества я еду по линии Пиккадилли и из вагона отправляю Нэнси очередной список: