Дикие питомцы

Пытаюсь мысленно считать нью-йоркские улицы: Парк, Лексингтон, Мэдисон, Бродвей, Колумбус, Амстердам. Как обидно, что никаких новых названий я, пока бродила пешком, не выучила. Перед глазами мелькают тротуары и зеленые указатели, но прочитать, что на них написано, я не успеваю. Попробую считать оттенки: фиолетовый – лиловый, аметистовый, сиреневый, индиго, фиалковый. Или птиц: ворона, воробей, дрозд, жаворонок, соловей. Виды соли: малдонская, кошерная, столовая, гималайская розовая, черная гавайская, красная гавайская, копченая, Кала Намак, Fleur de Sel.

Однажды я разбогатею и куплю себе целый флакон Fleur de Sel. Повешу его на серебряную цепочку и буду носить на шее, вместо амулета. У нее кристаллики серо-голубого цвета. Добывают ее на побережье Бретани, снимают с поверхностей приливных бассейнов, как сливки с молока. Собрать кристаллы можно только в сухие ветреные дни и только традиционными деревянными грабельками. Почему-то мне кажется, что они должны быть сделаны из бальсы, такие легенькие и маневренные. Что-то тикает. Сначала мне кажется, что это мое сердце. Но, проверив пульс, я понимаю, что он размеренный, даже вялый. Иду на шум и оказываюсь в кухне. На стене висят лакированные весла гребной команды университета Сент-Джонс. Читаю выбитые на ручках золотом фамилии участников, но бросаю, так и не дойдя до Пирса. Все часы здесь – те, что на стене, на духовке и аккуратно лежащие на стойке наручные часы Пирса – показывают разное время. Повсюду отпечатки пальцев Нэнси. Надеваю его часы на запястье – они тяжелые, прохладные и золотистые. Замечаю на кухонной стойке старую книгу в твердом переплете, на потертом корешке белеют буквы. Я беру ее в руки, ожидая увидеть «Арабские сказки» или еще какое-нибудь игривое чтиво. Однако выясняется, что это вообще не книжка, а ноутбук Пирса в декоративном чехле. Должно быть, он сделал его на заказ.

Беру початую бутылку мальбека, очевидно, предназначенного для кулинарных изысков. Сую за книжную полку «Тайный дневник девушки по вызову» – Нэнси рассказывала мне, что там у нее тайник. Потом сворачиваюсь на подлокотнике дивана и жду, когда меня наконец сморит от усталости. Сон – это тоже своего рода безответная любовь. Стоит векам отяжелеть, как я тут же ловлю себя на этом и открываю глаза. Никак не могу побороть этот рефлекс. Главное, мне ведь совершенно не хочется бодрствовать. Я словно застряла между двумя состояниями. Угодила в чистилище.

Мне снится, что мы с Эзрой сплетаемся в клубок, и он говорит мне – ты сама этого хотела.

Просыпаюсь от того, что над головой зажигается свет. Кажется, будто кто-то разжег факел посреди потолка, по углам по-прежнему клубится сумрак.

Подвинься, говорит Нэнси, не могу уснуть. Его светлость храпит. Какую ты миленькую берлогу тут себе устроила.

Она растягивается рядом со мной.

На мобильном, лежащем рядом с подушкой, 3:30 утра. Тесс считает, что в это время суток мы оказываемся ближе всего к смерти. Вроде это как-то связано с сердечными ритмами. Предутренний серый полусвет просовывает пальцы сквозь бумажные жалюзи. Что за жуткий цвет! Просто невыносимо, невыносимо, что мне некуда отсюда деться, что вскоре нужно будет вставать, и все начнется заново. Мне опять придется умываться, одеваться, садиться на поезд. А главное, во всех этих действиях нет никакого смысла. Они никак не помогут мне почувствовать себя здесь и сейчас. Может, мне все это приснилось? Обычный кошмар, а на самом деле я все еще в Нью-Йорке? Зачем бы мне тащить все это с собой через Атлантику?

Знаешь, что Дороти Паркер просила написать на ее могиле?

Если ты можешь это прочесть, значит, ты стоишь слишком близко, отвечает Нэнси.

Между зубами застрял кусок лосося. Я вытаскиваю его ногтем.

Фу, мерзость, говорит Нэнси.

Ты замечала, что у него в бровях перхоть?

Угу, отзывается она. И перестань психовать. Я все вижу и никому не позволю на меня давить. Мы уснем, когда захотим, и встанем тоже, когда захотим. Ты, кстати, знаешь, что человеческая кожа в буквальном смысле опаляет золотых рыбок? От прикосновения к ней у них разрушается защитный слой. Если вытащить рыбку из воды и подержать в ладони, она начнет трепыхаться, умирая от боли. Но стоит выпустить ее в воду, как она тут же обо всем забудет. И снова станет плавать, счастливая, словно ничего и не было.

Чью это рыбку ты мучила?

Нэнси постукивает пальцем по переносице и подтыкает одеяло под бок. А потом рассказывает, что на губах у золотых рыбок расположены вкусовые рецепторы, что у них нет желудков, а если поместить их надолго в темную комнату, они совершенно побелеют.

Им нужен свет, чтобы оставаться золотыми. Пигмент, понимаешь? Как меланин. Ты бы и сама в темноте не лучше выглядела.