Дикий ангел

Задвигаю поглубже тепло, что тянется из недр больного сердца. Это как минимум глупо и бесполезно. Он не оценит, а я не потрачу на него ни одного чувства. Перестаралась уже, вымочила всю душу в слезах. Выравниваю дыхание и тихо выхожу из комнаты в коридор. Обоняние щекочет сладкий запах выпечки. Аппетит пробуждается бурчанием живота. Дурманом тянет на кухню, но я как преступница торможу у спальни Феликса, проникаю глазами за приоткрытую дверь.

Там тоже всё как и прежде? Или видны вмешательства других женщин?

Будто под гипнозом заношу ногу над порогом, чтобы зайти, как до ушей доносится визг Златы. Пока обмираю на месте, следом слышится и глубокий басовитый хохот Громова.

Как по щелчку меня отворачивает от его спальни и ноги несут на кухню. С учащённым сердцебиением застываю, застукав непонятную сцену.

Вся столешница угваздана едой и мусором, на сковороде уже прилично подгорает кривой блин, моя малышка с высунутым языком взбалтывает венчиком молочную смесь, а Феликс рисует мукой ей на щеках сердечки. Пока открываю от удивления рот, Громов успевает ещё и на голову ей подсыпать, отчего ребёнок кривляется и пищит от радости.

– Что это вы делаете?! – замыкает у меня в мозгу.

– Мама!! – спрыгивает со стула Злата, чуть не роняя на пол решётку с яйцами. – А мы тебе завтрак приготовили!! Смотри сколько! – и гордо показывает на тарелку с полусырыми и горелыми блинами. – Мы молодцы?

Перевожу взгляд на замершего Феликса, перед которым на столе лежит открытая кулинарная книга, где моим почерком записан рецепт блинчиков, и растерянно бормочу:

– Молодцы, кукусик… – очухиваюсь, что мой ребёнок ждёт продолжения похвалы и нежно заправляю её грязные растрёпанные волосы за ушко. – Хозяюшка моя!! Угостишь маму вкусняшками?

– ДА! – хлопает в ладоши.

– Тогда ты давай беги умывай лицо и ручки, потом переодевайся и будем кушать твои блинчики! Хорошо?

Ребёнок счастливо кивает и летит в ванную, а я осторожно ступаю по грязному полу к плите, туда, где стоит Феликс.

– Такое есть нельзя. – тихо сообщаю ему. – Давай лопатку, я быстренько сделаю новые!

Громов задумчиво склоняется над своим шедевром и расстроенно вздыхает:

– Я вроде всё правильно делал…

– Убирай! – выношу приговор. Мужчина оглядывается туда, где шумит вода и раздаётся весёлое «ля-ля-ля», и заговорщицки сносит всю не очень аппетитную стопку блинов в мусорный пакет. Я в это время ловко и быстро готовлю новые.

– Как себя чувствуешь? – бежит по затылку тёплое дыхание.

Сжимаю зубы, ну сколько можно говорить, что не нужно так близко ко мне подходить.

– Здоровее всех живых! – не оборачиваясь.

– Уль… – предательски дёргаюсь, чувствуя ползущие по спине пальцы, начинаю отстраняться, но Феликсу удаётся около себя задержать. – Дочка потрясающая! О такой можно только мечтать!

Словно солнечный свет озаряет всё сознание. Приятно.

Со вздохом переворачиваю блин, вместо слов протягиваю мужчине тряпку. Он начудил, пусть сам и убирает.

– Не хотели тебя будить! Ты так сладко спала! – продолжает выводить меня на разговор, вытирая испачканные поверхности. – Злата сказала, что ты мало спишь, всегда чем-то занята!

– Я мать-одиночка, Громов! Мне некогда отдыхать!

– Я буду помогать! Всем, чем позволишь! – бросается заверять меня.

Проходили уже.

– Справлюсь сама! – рука дрожит, случайно порвала блин. – Не лезь ко мне!! – рявкаю, не выдерживая разноголосицу в башке.

Прямо вымораживает это:

«Он хочет помочь! – Вот ещё! Пошёл он! – Злате нужен любящий и заботливый папа! – Ничего! Жизнь научит и расставит всё по местам! – Да тебя саму всю трясёт, только о нём и думаешь! Кого ты хочешь обмануть? Он всё видит, одна ты прикидываешься тупой! – Я не вернусь к нему! – Ага-ага! Уже вернулась!»

– Извини… – не хочу быть той, что умеет испытывать только негатив, всё-таки Громов помог и приютил, к малышке хорошо относится, тратится на нас. Сегодня он сделал хорошее дело.

– Мне трудно здесь находиться! Я пыталась забыть это место много лет! И тебя тоже… Срываться на тебе не хотела… – выключаю плиту, отвожу взгляд. Признаваться в том, что меня держит в цепях неудовлетворённость жизнью, тем более ему, ударяет по прямому позвоночнику. Опускаю плечи.

– Ты ничем не сможешь меня оттолкнуть, Ульян! – к моему лицу взмывает рука и касается подбородка, поднимает мне голову, мягко удерживает. – Любой твой взгляд на меня, даже самый злой, желанная награда!

Нехотя, но тону в глазах, что снились мне каждую ночь. Плескаюсь в нежности, что они сейчас источают. Забываюсь, совсем на чуть-чуть, но обмазываю сердце лаской, о которой грезила годами. Его лаской.

И так хорошо сейчас, чёрт побери!!