Дикий Огонь (СИ)

Все чаще лавки встречали нас заколоченными дверьми, на постоялых дворах отказывали в ночлеге, а трупы повешенных пялились на нас выклеванными глазами. Все чаще развевалось на ветру, а иногда и валялось на земле Алое знамя. Чего не было совсем, так это костров.

- Через реку же не переходят.

- Иногда, рейдами. В конце концов, река не стена. И не забывай про порталы. Переходят и вешают.

- Назревает философский вопрос. Кто лучше: те, кто всех подряд сжигает, или те, кто вешает тех, кто всех подряд сжигает?

- Лучше нам держаться подальше и от тех, и от других.

- Сидори? Почему все так? Мы почти месяц в пути, и все это время кого-то убивают. Жестоко и бессмысленно. Люди встречают нас, кормят и поят, болтают и смеются. Кажутся людьми. А потом сжигают кого-то, походя, между делом, словно ничего страшного не происходит. И продолжают болтать и смеяться. Как они могут, они ведь не чудовища, Сидори?

Колдунья долго молчала.

- Люди любят уничтожать себе подобных и не любят чувствовать себя плохими. Любой, даже насквозь порочной пьяной от вина и крови скотине в глубине души хочется верить, что она не есть зло, что она не делает ничего ужасного. А убивать, сжигать на костре, забивать камнями ужасно, как ни крути. И тогда люди находят выход. Объявляют, что тот, кого они убивают, не человек. Что он выродок, он отличается. Цветом кожи, именами богов, которым воздает молитвы, местом, где он родился, или способностью к колдовству. И тогда люди перестают быть убийцами. Они всего лишь воздают мерзким выродкам по заслугам. Ломают кости, отрубают пальцы, выжигают глаза, и все это никак не изменяет их представление о собственной хорошести. Потом они приходят домой, обнимают детей и жену, выпивают кружку пива, ложатся спать, и ничто не тревожит их сон. Знаешь, я читала, что в древности животные считались неживыми. Много веков назад тогдашние мудрецы думали, что зверье - это лишь механические создания без разума и чувств. И потому, когда вивисекторы вскрывали заживо кошек и собак, чтобы посмотреть, что у них внутри, когда отрубали им лапы и хвосты, их не трогали вопли боли. Кто будет жалеть машину? Прошло много столетий и теперь, когда колдун корчится на костре, никого не трогают его крики. Кто будет жалеть чернокнижника? А чародеев не трогают крики обычных людей. Кто будет жалеть того, кто еще недавно кидал в тебя камни? Чтобы стать чудовищем, необязательно от рождения быть убийцей, алкающим крови. Достаточно лишь быть достаточно глупым, чтобы позволить себе кого-то расчеловечить.

***

Неожиданно дорога вывела нас к берегу Раады.

- Двадцать миль вниз по течению, и будем на месте.

Деревни стояли покинутыми. Люди бежали, кто-то в панике, бросая недоеденную похлебку и скарб, кто-то организованно, унося с собой все, даже доски от сортира. Война, чье кровавое зарево пока еще полыхало вдали, не сегодня-завтра грозила вспыхнуть на этих землях смертоносным пожаром, и никто в здравом уме не желал в нем сгореть.  Несколько раз нам встретились старики, слишком дряхлые, чтобы оставить насиженное место. Смотрели безразлично.

В одной из деревень мы нашли брата Святого Иодара. Мертвого. Приколоченного к стене гвоздями за руки и ноги. Глаза священника выклевали птицы, ряса превратилась в лохмотья, большую часть гниющей плоти сожрали звери, и полуобглоданный скелет укоризненно пялился на нас пустыми глазницами. Только панагия болталась на шее. Удивительно, как побрякушку не сняли мародеры. Сидори побледнела, я зажал рот руками. Кем он был? Истовым служителем культа, сжегшим десятки колдунов, или обычным мирным стариком, попавшимся под руку? Кто его убил – рейд, прибывший из-за реки, банда грабителей-садистов, наткнувшаяся на одинокого старика, или собственные соседи в надежде выслужиться перед иссианскими солдатами? Умер ли он в мучениях, приколоченный к стене, истекая кровью и не в силах отогнать жрущих его заживо ворон, или у палачей все же достало милосердия умертвить его раньше? Этого мы не узнаем.

Следующая деревня полыхала. А на пожаре плясал шабаш.

Молодые парни и девушки танцевали, прыгали и пели, потрясая в воздухе разбитыми ошейниками из миарила. Несло пивом и гарью, в воздух взлетали ленты и платки. С грохотом обрушился горящий сарай, но никого, казалось, это не волновало. Компания была абсолютно пьяна и, скорее всего, обдолбана хараши.

- Мы ведь не будем спрашивать, где все старики? – тихо спросила Сидори.

- Не будем.

- Слава Императрице! – заорала босая девица с крестом на виске, завидев нас. Волосы ее были зачесаны на бок, гордо демонстрируя клеймо. - Ошейники долой! Слава Императрице!

- Слава Императрице! – хором ответили мы с Сидори.

Девица перескочила через полыхающий кусок доски, схватила меня за руку и потянула вглубь хоровода. До дикой пляски огонь не добирался, очевидно, молодежь окружила себя магической защитой. Сидори, тоже поняв эту нехитрую истину, двинулась за нами. Меня подхватили под руки, завертели и закружили.