Дикий цветок

Руины Кантары отражались в водах канала, но сам берег поглотила тьма. Луна плыла вместе с нами по каналу, и вот мы уже плывем по луне, с массой вод, звезд, неба, а египетский берег словно укутал себя в густой туман и стер себя из пейзажа на канале. Окунул я руку в воду и почувствовал между пальцами быстрое течение, как поток тепла. И тут всплыло передо мной на воде лицо девушки, которую я люблю, и я сказал Морису Бутбулю, что в ближайшее время приглашу девушку в плаванье по каналу. Он ответил: «Значит, Адас твоя девушка?» И вдруг одним сильным ударом была разбита наша безмятежность, Мы наткнулись на металлический буй, оставшийся от войны. Одно весло потерялось, второе сломалось, и нас понесло по водам, как говорится, без руля и без ветрил. Волны крутили лодку, и мы с Морисом. Канал делал поворот, и нас потянуло к египетскому берегу. Мы пытались грести руками вместо весел, но сильное течение несло нас к западному берегу. Огни возникали и гасли, и снова возникали и не гасли. Мы – по пути к ним, и они освещают нам путь фонариками, и Морис Бутбуль кричит среди волн: «Они уже готовят нам торжественный прием!» Камеры неслись к египтянам, и берег их все более возвышался перед нашими глазами. Луна остановилась над нами и без всякого милосердия сдавала нас в руки египтян. Огни множились, взлетели цветные ракеты, прожектора направили на нас ослепительный свет. Искры взлетали между кронами деревьев, и весь египетский берег под дождем огней фейерверка и трассирующих пуль. Ветер усилился, волны накрыли лодку, и я упал в воду, и Морис Бутбуль вцепился в камуфляжную сеть. Кувыркался я в воде, подобно канистре бедуина. Мориса утянул канал в другое место, и остался один среди вод многих, тянущихся до самого горизонта, и фонари мерцают, и пули свистят, и птицы насвистывают. Ну, просто смех. Вышли мы в плаванье по безмятежным водам канала, и вот во что впутались. И еще счастье, что я был в сандалиях, от которых легко избавился. Только военная форма отяжеляла. Ветер еще более усилился, и я взлетал с каждой волной и скользил по ней на следующую волну. Прожектора египтян обнаружили Мориса Бутбуля, который хоронился под камуфляжной танковой сеткой, вцепившись в надутые камеры. Ветер вертел лодку, и Морис отчаянно держался за камеры. Вдруг что-то длинное и черное пролетело над водами, как ракета, посланная в нас. Признаюсь, хотя я враг признаний, что в моем сознании мелькнула подлая мысль: «Пусть ракета упадет лишь на Мориса Бутбуля». Но не ракета зацепила Мориса Бутбуля, а он зацепил – вырванный ствол дерева и немедленно превратил его в весло. Сидя на камерах, он выкрикивал мое имя, а я выкрикивал его имя, взлетая и падая среди волн, и так мы нашли друг друга. Морис направил лодку в мою сторону, прожектора светили, египтяне стреляли, и Морис вошел глубоко в сектор усиленной стрельбы, чтобы вытащить меня из воды. Когда я уже уселся на камеры, он тут же поинтересовался: «Ну, как плаванье?» Наглотался я сверх меры египетских вод, и сейчас откашливался и отхаркивался, опустошая желудок и легкие. Воды канала вышли у меня через нос и все остальные отверстия тела, и я выплевывал их во все стороны и на самого Мориса, который кричал, обороняясь: «Не писай на меня ртом!»

Мы стали ругаться. Я кричал ему, чтобы он прекратил сквернословить. А он кричал, что я писаю несколько раз в день, но не произношу это слово, и это говорит во мне лицемерие, отличающее всех ашкеназов. Я кричал, что он расист, а он кричал, что я идиот, и что даже это слово – выдумка ашкеназов, как и это дурацкое изобретение – надуть дерьмовые камеры и сделать из них лодку, а мы все еще плывем под перекрестным огнем египтян, и лодка качается на волнах, как пустая скорлупка. Бурный спор на бурных волнах несут воды канала, и лодкой управляет Морис Бубтубль при помощи обломка дерева. Резкий ветер и все происшедшее, бросили меня в сильную дрожь, зуб на зуб не попадает. Морис Бутбуль накрыл меня своей рубахой, прекратил спор и только сказал: «В следующий раз придешь ко мне с таким изобретением, поломаю тебе все кости».

Недалеко от Кантары мы нашли удобное место. Вытащил я лодку на сушу. Сидели мы на песке, потеряв ориентацию, не зная, где север, где юг, где запад и где восток. Мы были совершенно сбиты с толку, и не могли отличить Кантару от моста Фирдан и самого канала. Кантара была задымлена до последнего камня, и одичавшее пространство окружало руины, и в траве кричали водяные птицы. Мост Фирдан, казалось, висел ни на чем, как воздушная дорожка. Канал давно на функционировал, корабли не плыли по нему, даже надутые камеры натыкались на препятствия. С египетского берега еще стреляли, и Морис Бутбуль печально сказал: «Можно быть уверенным, что у доктора Боба будут два свежих трупа».