Дикий цветок

Запах особых духов Адас исходит и от старого кресла, ползет, как ядовитая змея в травах на вершине горы. Мысли Рами уносятся к юноше, который шел по следам змеи. Зеленые травы были высоки в те весенние дни. Он родился в месяце Ияр, под знаком весны, и звезда его светит в эти дни. Звезда в облике гадюки. Рами поймал ее, схватив сзади, и, стоя на выступе скалы, вертел змеей над головой на виду всей долины. Он – герой, заставивший сдаться гадюку и выжавший яд пальцами. С извивающейся в воздухе гадюкой извивалось воображение Рами, и он видел себя покорителем вершин, переплывающим реки, путешественником по дальним странам, пересекающим границы, добирающимся до неба. Верхом на гадюке он странствовал между звездами, и, покрывшись плащом облаков и туманов, выступал против самого Бога. С этих заоблачных высот и необозримых пространств Рами вернулся в кибуц, спустился по крутому склону, перешел узкую долину, держа гадюку над головой, как трофей, который он принесет домой. Отец бросился на гадюку и убил ее. Отец лишил его мужской силы, убив гадюку. Месть убитой гадюки преследует Рами все годы. Адас извлекла прекрасные духи из змеиного яда, изгоняющего всякую мечту и надежду, яда змея, первородного греха. Адас дала в его руки яблоко раздора, которое превратило дружбу во вражду. Мойшеле уехал в чужие страны, Адас ушла к чужому мужчине, и он, Рами, явился к чужой девушке, которая понесла от него. Как это пришло ему в голову искать освобождения своей души у Адас? Что он еще сделает в эту всеразрушающую ночь? Что еще предпримет в эти разорванные на части часы воспоминаний? Даже в эту ночь, сидя в старом кресле Элимелеха, он издает глубокий вздох, который не изменился со времен жениха Мойшеле до времени жениха Рами.

Тонкий аромат Адас приносит боль его раненой ноге, которая давно зажила. Рами поднимает штанину и видит, что он все еще в синих домашних тапочках Соломона, и рубаха на нем тоже с соломонова плеча. Хорошо, что хотя бы надел армейские брюки, несмотря на то, что буквально сорвался к Адас.

Рами носится в тапочках по комнате, и его решительные движения вызывают острую боль, мгновенно пронзающую бедро раненой ноги. Он пытается осторожно растереть бедро, голень, лодыжку, но шершавые его пальцы не могут успокоить чувствительную кожу: раненая нога продолжает покалывать. Рами подворачивает брючину и видит на ней множество пятен. Все его поездки и обеды отмечены на брюках. Он пытается стереть клейкое пятно повидла, которое трудно смыть водой. Вдруг его одолевает сильнейшее желание выглядеть в этом запущенном доме Адас аккуратным и вычищенным, как майор Мойшеле, и он ударяет по грязным брюкам и поднимает целое облако пыли. Страсть быть чистым не отстает от него, он снимает брюки, чтобы смыть водой из крана в душевой пятно от повидла.

Рами видит себя в трусах перед пустой кроватью Адас, издает короткий горький смешок, пугается и замирает. Пугают его голоса во дворе, отзывающиеся эхом в комнате. Рами, отличнейший следопыт, который различает дальние шорохи, не научился различать движения собственного сердца. Адас проскальзывает мимо него на длинных ногах, и ветер доносит до его лица ее горячее дыхание. Облик ее мерцает словно во сне за его спиной, и шевелюра его в ее руках, и голова его запрокидывается назад, и она прячет лицо в его шевелюру и говорит высоким голосом: «Это хорошо». И вот уже ее тонкие пальцы на его лице и хрупкое тело в его ладонях. Глаза ее смотрят ему в глаза, и цвет ее глаз меняется с освещением: темнота зачерняет их, делая карими, а солнце высвечивает их, и они обретают зеленый оттенок. Она опускает голову, и голос ее становится серьезным: «Чего ты пришел сюда?»

Ведь у них было правило – не встречаться в доме Мойшеле. Маленький домик заперт перед запретной любовью. Рами прячет лицо в темных волосах воображаемой им Адас, и они стоят – голова к голове, и волосы их смешиваются и запутываются.

Прозрачными чувствительными пальцами распутывает Адас клубок и распускает свои длинные пряди, покрывая ими лицо и отделившись от Рами. Он протягивает ей объятия, но она отступает и говорит: «Ты в трусах перед брачным ложем».

Голос Адас звенит в пустой комнате, ее горячее дыхание касается его лица. Веки ее тяжелеют и опускаются на глаза. Тонкие синие жилки дрожат по всему ее прозрачному телу. Длинные ресницы накладывают серые тени на бледное лицо. В потоке льющихся вдоль ее узкого тела волос она похожа на птицу, печальную и прекрасную.

По неслышному, но ощутимому повелению ее воображаемого облика, Рами надевает брюки. Отрывается и падает пуговица, и Рами ее не поднимает. Ветер протягивает между цветными подушками тень оливковой ветви. Перед лицом Рами возникают высокие точеные ноги Адас, и тянут за собой тропинки с полей в пустую постель.