Дикий цветок

Адас с подружками неожиданно появляется у навеса Аврума, под которым целый сад разведенных им кактусов. Три толстые девицы потряхивают длинными волосами, косят смеющимися глазами, прыгают и шумят. Адас, худенькая, четвертая в компании, опустила голову, глядя на ноги Аврума и лошади, и, естественно, на ноги Рами, мышцы которых тут же напряглись как лук под стрелой. Девицы прошли по двору кибуца и наворовали полные карманы семечек, прокравшись в амбар. Девицы округлы, крепки и веселы. Переглядываются и хихикают. Им по шестнадцать, они вечно голодны, и потому большую часть времени проводят в кухне школы кибуца, шастая по кастрюлям, сковородам и тарелкам. Они «голдились» с Голдой у плит, пекли пироги, готовили сладости, поглощали огромное количество еды и питья, округлились и отрастили большие груди. Адас жевала на ходу. По утрам она бежала в класс с куском хлеба в руке, в полдень выходила из столовой, и зубы ее вгрызались во что-то съедобное, по вечерам шаталась по тропинкам с мечтательным взглядом и полным ртом. Но в отличие от подружек, она не толстела, не округлялась, только вытягивалась в высоту. Обильная пища, которую она проглатывала, вырастила удлиненную голову, узкую шею, тонкие высокие ноги. И сейчас, когда хихикающие девицы проходили мимо навеса с кактусами Аврума, приблизила Адас черные свои волосы к рыжей шевелюре Лиоры, и искорки черного и рыжего мельтешили в глазах Рами в свете заходящего солнца. Прижал Рами голову к белому крупу лошади, и Аврум, стоящий по другую ее сторону, сказал, намекая на Адас: «Она девушка Ники, да?»

Она не девушка Ники, и не Мойшеле, она принадлежит всем глазам, всем мечтам и снам, всем страстям. Ники играет ей на скрипке, Мойшеле потчует ее рассказами об Элимелехе. И Рами набросился на Аврума с решительным протестом: «Ты еще и сват, что ли?»

Глаза Рами следили за голыми ногами Адас, пока не вылезли из орбит, и когда ее ноги исчезли между зарослями на краю двора, вскочил Рами на лошадь, и Аврум поощрительно хлопнул ее по крупу. Рами скакал по следам Адас, и раскаленные тропы бежали под копытами старой лошади. Последние лучи солнца освещали дорогу Розиньки в сторону школы. Аврум все еще стоял у навеса, провожая взглядом лошадь, несущую Рами на спине, и Рами, который торопился догнать Адас, не обернулся и не видел улыбку на лице Аврума.

Рами начал выкидывать цирковые номера на спине Розиньки, скакал на голове, и ноги его помахивали Адас, сидящей на скамейке, под пальмой, жующей травинку и слушающей игру Ники на скрипке. Звуки мелодии неслись из огсна его комнаты. Мойшеле прятался в кустах жасмина, в засаде на Адас, которая делала вид, что читает книгу. Рами видел ее перевернутой, и от всего ее лица видел только подбородок. Сальто и мягкое приземление к ее ногам. Но даже улыбка не появилась у нее на губах. Лицо ее холодно, словно Рами не рисковал собой для нее. Он садится рядом, но она отодвигается на край скамейки, и кажется еще более худой, чем на самом деле. Показывает Рами рукой на лошадь и говорит, тяжело дыша после прыжка:

«Сидишь? Не хочешь ли развлечься?»

«Не хочу».

Рука его повисает в воздухе, словно Адас повесила ее между комарами, жужжащими вокруг Розиньки. Лошадь раздражена укусами этих гнусных насекомых, отмахивается от них хвостом, сучит ногами, стучит копытами, и Рами подходит к ней, гладит ей шею, достает из кармана семечки, которые украл для Адас из амбара и дает лошади. Шершавый язык Розиньки слизывает все с ладони Рами, щекочет, принося странное удовольствие, проходящее ознобом по всему телу, и он любовно подмигивает лошади, подражая Авруму. Глаза Адас прикованы к языку лошади, и стебелек травы движется между ее припухлыми губами. Семечки съедены Розинькой, но Рами не отнимет ладони от ее языка, и она продолжает ее вылизывать.

Адас не отводит взгляда от лошади и ее конюха, и Рами говорит:

«Хочешь прокатиться верхом?» «Не хочу».

Встала Адас, чтобы продолжить путь, но не ушла, а тоже приблизилась к лошади и тоже погладила ей живот, и они стояли с Рами друг против друга, словно готовые к бою. Рами смотрел на ее узкие бедра, и великой мечтой его было желание обнять ее и поднять на спину лошади. Сухость, которую он часто ощущал во рту, стоя рядом с Адас, еще более усилилась. Он открыл кран на лужайке, но не приложился к нему. Струя была сильной, и глаза Рами, Адас и лошади обратились к воде. Розинька шевелила сухим от жажды языком, и губы Адас открылись, как клюв голодного птенца в гнезде. Струя обрызгала каплями грязи босые ноги Рами, и Адас сказала: «Ты измазался».

Выплюнула изжеванную травинку, и не оторвала новую. Карие ее глаза метали зеленые искорки.