Дикое поле. Приднестровский разлом

А за окном плыли спокойные молдавские холмы, увенчанные кудряшками виноградников. И Дима Борко, фотокорреспондент из “Независимой газеты”, не обращая внимания на заинтересованные, а то и подозрительные взгляды попутчиков, норовил снимать прямо через трясущееся окно, рискуя грохнуться вместе с аппаратурой на чей-нибудь кричащий и тяжело дышащий мешок. В этот момент он был абсолютно свободен.

Как человек, далекий от философии, я был склонен крайне упростить задачу до примитивной дилеммы: свобода от чего-либо и свобода для чего-либо. Хотя и это меня заводило далеко. Я понимал уже, что сущность неограниченной, ничем не организованной свободы страшна, как самоубийство. А именно этим всегда отличался наш народ. Если уж попала шлея под хвост — пойдет до конца, до самого разнузданного предела, до самораспада и самоистребления. Потом сам же подберет остатки жизни, запрет себя в рамках какой-нибудь чудовищной диктатуры и начнет все строить заново. А в результате — никакой свободы. Такое впечатление, что сама плоть человеческая становится ей помехой. И для того, чтобы стать свободным, нужно избавиться от плоти. Что регулярно и происходит.

При попытке добиться безграничной свободы от чего-либо возникает любопытная цепь, последнее звено которой — свобода от самого себя. Потому что никто не знает, где нужно остановиться. Если пытаться получить полную свободу за счет других, проблема разрешается проще — неизбежно натолкнешься на жесточайшее сопротивление тех, у кого о свободе совсем иные представления. Таким образом и выставляются границы “свободе без границ”. Но самое сложное, как правило, проявляется потом, уже после того, как иллюзия свободы возникает в полной мере. Выясняется, что, пока шли дружными рядами, была иллюзия общей цели. А как пришли, оказалось, что цели-то у всех были разные и представления о свободе — разные, и как теперь все это совместить — неведомо. А между тем — все уже в руинах.

— Поезд дальше не пойдет! Дорога блокирована! Освободите вагоны!

Неожиданный голос из динамика над головой прервал мои путаные размышления. А Димка-таки свалился мне на колени вместе с фотоаппаратом. Я выглянул в окно. По правую руку, чуть впереди, виднелась окраина Бендер. А по левую — словно все еще грозящая турецкими пушками отчаянным солдатам генерала Панина, тяжело громоздилась над днестровским берегом Бендерская крепость.

Пройдя по шпалам несколько сотен метров, мы, наконец, увидели то, что называлось блокадой. Прямо на рельсы были уложены доски, и на них, как на садовых скамейках, скученными группами сидели женщины. Их было довольно много — человек триста. Чуть поодаль стояла обыкновенная брезентовая палатка, а в землю были воткнуты древки плакатов: “Молдова! Руки прочь от Приднестровья!”, “Не хотим в Румынию!” и “Свободу Игорю Смирнову и Гимну Пологову!”

Вдоль каких-то заборов выбрались к шоссе, откуда попутная машина добросила нас до города. Меня поразило, как неузнаваемо за какие-то полгода изменились лица бендерчан. От былой разморенной неторопливости не осталось и следа. Всюду сквозило напряжение и тревожное ожидание. Рабочий комитет напоминал, скорее, фронтовой штаб, гудел, как улей, трезвонил телефонами, хлопал дверьми. Нас оглядели весьма подозрительно, потребовали документы и долго сверяли фотографии на них с оригиналом. Наконец, уяснив, что мы представляем московскую прессу, а не кишиневскую, разом подобрели, напоили чаем и даже предложили машину до Тирасполя. На прощание не забыли напомнить, чтобы мы писали правду и только правду. Мы пообещали.

В Тирасполе картина была такой же. От недавнего спокойствия ничего не осталось. По улицам сновали машины с росмовцами (рабочие отряды содействия милиции). Впрочем, кажется, к тому времени их уже преобразовали в ТСО — территориально-спасательные отряды. Вид у них был вполне боевой, хотя оружия не было. Дима Борко попытался сфотографировать один из таких грузовиков, как раз проезжавший мимо Дома Советов, — машина тут же остановилась, и спасатели кинулись выдирать из Димкиных рук камеру. За него вступились уже знакомые охранники Дома Советов и тогда еще помощник Председателя Республики Валерий Лицкай.

На тираспольском вокзале пришлось спасать уже меня. Какой-то провокатор объявил толпе женщин, блокировавших железную дорогу, что видел меня в штабе Народного Фронта Молдавии.

— Я из “Литературной газеты”! — перекрыл я его голос своим полубасом.

— Что я говорил! — заверещал опять провокатор. — Он из “Литературы ши арта”! Это тоже литературная газета!

В толпу вклинился какой-то боец ТСО и потребовал документы. Женщины гневно махали руками. Димка побежал за подмогой. Боец долго, слишком долго разглядывал удостоверение.

— Нет, — наконец сообразил он, — это из Москвы.

Теперь кинулись искать провокатора. Но того и след простыл. Женщины же все равно не пожелали оставить меня в покое.

— Почему о нас пишут неправду?!

— Почему нас не хотят понять?!

— С каких это пор Москва защищает фашистов?