- Какая разница где! Разве таких не тысячи? Разве эти чудовищные вещи не происходят в любых уголках земли? Разве подобные жестокости не совершаются каждый день под небесами? Да, человеческая жестокость бесконечна, и Бог не поражает своими лучами. Побеждают злодеи, а сильные топчут слабых. А когда одному такому созданию, с которым обращались хуже червя, удается выжить, то в нем, переполненном жестокостью, с которой к нему относились, поднимается вся злоба мира. Когда ребенок становится мужчиной, как можно просить его пожертвовать собой ради тех, кто всегда был счастлив? Как можно ждать от него большего, чем ненависть и жестокость?
- Но вы, вы…
- Да. Я такой. Меня научили ненавидеть; ранить прежде, чем тебя поранят, убить, чтобы не убили, и не усвой я этот суровый урок, то не стоял бы здесь перед вами, сеньорита де Мольнар. Не ждите от меня ничего, не надейтесь тронуть меня мольбами и слезами. Я их ненавижу, питаю к ним отвращение, я не знаю жалости. Я продолжу свой путь, разрушая все, что нужно, если потребуется. Не бойтесь, я пока ничего не решил окончательно насчет вашей сестры; и не из-за жалости. Мне она не ведома. А теперь я запрягу эту повозку, чтобы осуществить эту чертову поездку.
Он отошел и оставил рядом с ней полураздетого мальчика, смотревшего на нее распахнутыми от удивления глазами. Она наклонилась, посмотрела на него, словно впервые в жизни увидела немного дальше весь трагичный и скорбный мир. И Хуана в этом мире. Хуана в детстве. Думая о нем, она приласкала Колибри, ужасные шрамы, бедную плоть, наивную, черную, невинную и измученную. Она вдруг прижала его к сердцу, целуя с новой нежностью, чистой и особой, которая подобно родниковой воде поднималась из сердца. С бесконечной жалостью у нее вырвалось:
- Бедный Колибри!
- Вы новая хозяйка? Капитан сказал, что мы поедем на Мартинику искать новую хозяйку. А потом сказал, что нет больше новой хозяйки, но теперь, теперь… Он сказал, что хозяйка красивая, хорошая, – Он посмотрел на нее с жаждой в агатовых зрачках, с тоской по теплу и нежности, и Моника снова прижала к груди круглую кудрявую голову. – Вы моя новая хозяйка, правда?
- Нет, Колибри. Я ни твоя, и ничья. Я не хозяйка, потому что в этом мире мне ничего не принадлежит. Даже мое сердце.
- Повозочка готова. Хотите в нее сесть? – прервал Хуан, подъехав к ней.
- Почему вы так беспокоитесь обо мне?
- Потому что это не беспокойство, и ничего не стоит. А то, что ничего не стоит, легко отдавать.
- Вы правы. Вы правы в этом, как и во многом другом.
- Во всем, – грубо заверил Хуан. – Все мои слова являются правдой.
- Вы говорите неправду, – мягко возразила Моника. – Вы отрицаете, что в вашем сердце есть жалость, любовь, а это неправда, Хуан Бога.
- Хуан Дьявол! – горячился Хуан.
- Как хотите. Хуан Дьявол, который помогает досаждающей женщине и спасает ребенка, вызволяя его из ада, который вы тоже прошли.
- Я сделал это не из жалости!
- Тогда из-за ненависти? – насмешливо спросила Моника.
- Может так, а может из-за эгоизма. Колибри – это я сам, его детство – мое детство. Во мне тоже кое-кто всегда видел человеческое существо.
- Ренато Д'Отремон. Я помню его вчерашние слова. Отец Ренато тоже хотел спасти вас.
- Отец Ренато? Предпочитаю, чтобы вы не упоминали об отце Ренато, Святая Моника.
- Почему?
- Потому что… вы опоздаете. Поедем же. Ты тоже, Колибри. Поднимайся к ней. Уже не впервые Святая Моника везет тебя рядом с собой.
- И не будет последним. Колибри теперь и мой друг.
- Очень красивые слова, но они меня не трогают.
- А я и не стремлюсь вас растрогать, Хуан Дьявол! – рассердилась Моника.
- Не желаете отведать «плантатор», Ноэль?
- О, черт возьми! – удивился нотариус, приближаясь к Хуану.
- Наливайте и угощайтесь. Я наполню еще один бокал. Полагаю, когда ставят этот прекрасный кувшин и бокалы, то гости должны обслуживать себя сами. Ваше здоровье, Ноэль!
- Нет, нет, благодарю Хуан, но я не стану пить этот напиток. Но Слава Богу, что вижу тебя наконец.
Нотариус приблизился к плетеному столу, где стояло с полдюжины бокалов и кувшин популярного напитка Мартиники из ананасового сока и белого рома, и недоверчиво поглядывал на полный бокал, который Хуан опустошил и налил еще.
- Я два часа брожу по дому, не сталкиваясь даже со слугами.
- Выпейте плантатор, он освежает, – предложил Хуан, пропустив мимо ушей замечание Педро Ноэля.
- Ты расскажешь, что произошло, Хуан?
- Ерунда, вернее, ничего. Думаю, это очевидно.
- Ты с ума меня хочешь свести? Напугал меня, недоумевающего, когда выбежал из дому. Я уж было решил, что ты спятил, помешался, и это чрезвычайно странно.
- Да, творятся удивительные вещи.
- Вчера вечером, судя по твоему поведению и намекам, я понял, что должен молчать. Я места себе не находил от беспокойства и любопытства, ожидая тебя в своей комнате, но уже рассвело, а ты так и не явился. Я пошел тебя искать, а тебя нет в доме, и никто не мог дать мне вразумительный ответ о твоем местонахождении. Ради живого Бога, ответь мне, Хуан!
- Что я должен вам ответить?