Диколесье. Сборник историй

Еще рано… слишком рано. Как бы тепло не становилось днем, Мороз еще вернется. Он придет ночью, и всех наивных и легковерных накажет. Не повезет тебе, если ты позволишь своим веткам проснутся. Останешься без них.

Право, было у меня так по молодости и юности, когда кора была тонка, а ращума не было. Потеплело в глухозимье так, что снег слипался под лапами лис. Так, что ветки гнулись под тяжестью влажных комков. В воздухе висел гулкий звон тепла и очень хотелось жить. Я тогда скинул снег с веток, позволил потечь соку к почкам… а на ночь лес накрыло звенящей холодной тишиной. Все следы на снегу покрылись жестким настом, а те мои ветки… я их больше не чувствовал.

Теперь о том напоминают только старый кап на боку. И я не верю теплу в глухозимье, не верю ранним рассветам.

Придет время – а оно придет – и вот тогда, тогда я проснусь.

Погоди, Сорока, немного осталось. Немного, слышишь?

Близко, но далеко

Длинные дни – как отрада на сердце

И пусть потом мир снова сковывает мороз, ночь все короче. День прожигает в снегу около стен и корней первые оплывы наста, а из-под снега выступают оброненные кем-то крошки.

День длиннее, и больше времени на поиск еды. Можно лететь дальше, можно надеяться согреться. Можно снова прилетать на берег реки – не в последнем дне жизни – а просто прилетать, садиться на ветку… и ждать.

Дерево молчит. Он близко, но так далеко. Он в весне, и проснется весной. Но как бы длинен день ни был – он обманет, снова обернется вьюгой и морозной ночью.

Пусть так, обманщик-рассвет. Сейчас он просто дразнит нас, дразнит доступностью дня. Но придет время – и мир предъявит этому длинному дню теплом. И тогда…

Тогда ты проснешься и снова будешь рассказывать мне сказки

Вестники рая

Тихо, ослепительно тихо в лесу. Затянувшаяся пауза, но такая живая. пусть ночью по-прежнему холодно, пусть подтаявший снег за ночь сковывает такой крепкий наст, что держит волка. Пусть.

Но днем начинается жизнь.

Под оседающим снегом появляются шишки, в длинные дни просыпаются деревья. Они пока еще только потягиваются, шевелят ветвями. Пока еще даже почки не раскрываются; до этого далеко. Но они уже не молчат, как в морозы. И лететь меж ветвей куда веселее. Даже темные ели стряхивают с ветвей тяжелый груз налипшего снега.

А где-то в глубине леса горит костер, который мало кому видно. У него греются те, кто верит – кто ждет двери в лето. То есть практически все.

день… день стал по-настоящему живым, он наконец-то сравнялся с ночью.

тепло… еще не пришло. Но уже близко. Еще не весна. Еще не солнце. Еще не жизнь.

Но зима миновала.

Слышишь, Дерево? Зима кончилась! Пора просыпаться.

Слышишь, там вдалеке машут крыльями гуси. Слышишь, скоро прилетят жаворонки – их зовут вестниками рая.... эх… Меня бы кто так романтично назвал.

– Да ладно тебе, Сорока. Ты и так хороша. Зачем тебе прозвища?

Сорок сорок

– Эй, Дерево! Проснулся? Ты чего такой вялый? Может, кофейку?

– Сорока-сорока, дай хоть почки выпустить… И кто такой Кофиек?

Птица рассмеялась.

– Да люди пьют … на вроде желудей, только у нас это дерево не растет. Они те зерна жарят, размалывают и заливают кипятком.

– Какая жуть. Давай без этого, без человеческого.

– А я бы выпила, Дерево… Я бы выпила…

Она расправила крылья и потянулась.

– Знаешь, как сложно было вчера собрать тридцать девять сорок?

Он покачал веткой.

– А… видел, пролетали на границе дня. Что, все уже?

– Ага, – щелкнула клювом птица. – Пролетели мы утром в сумерках, да вечером, очертили границу ночи, и будет она теперь только меньше. А день больше.

Весна пришла, Дерево!

Может, все-таки, кофе?

– Лети, птица, дай проснутся как дереву… Весна только началась.

Кто-то орет

Снег медленно оседал. Сорока еще не решила: иногда ей казалось, что слишком медленно. Иногда – что слишком быстро. Уж очень привыкла она к белому лесу.

Сейчас все очень медленно наполнялось красками. Пока мир расщедрился только на цвета земли: серый, коричневый и бурый, но яркое солнце обещало скоро оживить лес.

– Слушай, Сорока, – Дерево потянулось, – кто это там орет?

– Люди! А то ты не знаешь? Пришла весна, вот и идут в лес поорать.

– Аа… А дальше, тише, еще кто-то орет?

Сорока взлетела, осмотрелась, щелкнула клювом и села обратно на ветку дерева.

– А это другие люди.

– Они-то зачем орут, а? Сорока?

– А они с первых орут, Дерево. Ты не переживай, сам знаешь: весна быстро кончится. Да и вообще, чем бы людишки не тешились, лишь бы топор да спички не доставали.

Ее долго не было

Ее долго не было.

Ушел снег, пришла большая вода. Река под обрывом разлилась, угрожая разрушить часть берега. Мутная весенняя вода уносила землю, лед и холод.

Под небом шуршали крыльями перелетные птицы.

От земли шло тепло, по веткам расходились соки. Ее не было. Раскрылись почки, на ветках появились листья. Зацвела и отцвела сибирка, подружились и вывели птенцов перелетные да зимовалые.

Сороки не было.