Диковинные загадки отеля «Зимний дом»

1 января, 1966

Отец,

Я пишу тебе из небольшого домика, в котором я время от времени бываю, недалеко от Алькобара, чтобы ты знал: я по-прежнему презираю твой отель, всю семью Фоллс, мать и тебя.

Норбридж вздохнул и оторвался от письма.

– Можете себе представить, каково это – читать столь ужасные слова? Или писать их? Когда я открыл это письмо, мне вновь стало печально за отца. И за сестру – какие же тёмные чувства обуревали её. – Он снова обратился к письму.

Я не знаю, почему ты написал мне или откуда узнал, где я живу, но с этого момента я буду сжигать – не читая – любые письма, которые ты пошлёшь мне, и это единственный раз, когда я отвечаю тебе.

Никто в «Зимнем доме» никогда не понимал меня и не старался этого сделать. Мои интересы отличались от ваших, и из-за этого вы заставляли меня чувствовать себя посторонней, кем-то, кто подводит всю семью. У меня не было будущего в этом убогом месте, где мне днями напролёт приходилось изображать вежливость перед безмозглыми денежными мешками. Всё казалось мне фальшивым и бессмысленным, и я никак не могла вырваться. А что ещё хуже, вы все командовали мной – ты, мать, Михельсон, Норбридж и все остальные. Я ненавижу вас за это. И я не успокоюсь, пока не завладею силами «Зимнего дома» и не уничтожу каждого члена семьи Фоллс, кто встанет у меня на пути. Я продолжу набирать силу и сотру в порошок всё, что противостоит мне. Я заплатила своей бессмертной душой – дав нерушимую клятву, – чтобы добиться этого. Поэтому обратного пути нет.

В «Зимнем доме» я узнала, что моя судьба уже была предрешена за меня. Я надеялась следовать собственным интересам и развивать собственные таланты, но встретила лишь пренебрежение. Если кратко, я хотела найти свой собственный путь – и, если совсем кратко – мне посоветовали бросить его.

Удивительно ли, что я испытываю лишь ненависть ко всем вам и к тому месту, которое вы так любите?

Я презираю вас и не желаю больше плясать под вашу дудку – отныне я ваш злейший враг. Вы никогда не поймёте меня.

– Грацелла Зимость

Норбридж сидел, уставившись на письмо. Никто не двигался; никто ничего не говорил.

Элизабет сидела как громом поражённая. «Вы никогда не поймёте меня». Эти слова эхом звучали у неё в голове громче, чем все остальные – если не считать стоящей за ними ненависти, у Элизабет было чувство, что она сама могла сказать такое, и на миг они подавили злобу, которой сочились предыдущие строки. Элизабет отогнала эту тревожную мысль. Письмо было пропитано ядом и намеренно ранящим, но в нём всё же крылась толика логики, что-то за пределами ненависти или выше неё: боль Грацеллы можно было понять, хоть и самую малость.

– Мне очень жаль, что вам пришлось прочесть это письмо, мой дорогой друг, – наконец сказал профессор Фаулз. – Ужасные слова. Просто ужасные.

Некоторые из гостей украдкой обменялись взглядами, не уверенные, что сказать или сделать.

– Меня просто убивает мысль о том, каково было моему отцу читать эти слова, – сказал Норбридж. – Но одновременно мне жаль мою сестру – она таила в себе все эти чувства, которые так деформировали её.

– Откровенно говоря, мистер Фоллс, – сказала миссис Веллингтон, – даже много лет назад, когда мы приезжали, она уже проявляла признаки человека, которого очень просто вывести из себя.

Норбридж утомлённо поднял взгляд.