Идеальным приводным механизмом в организации подобного заговора оказался министр госбезопасности С. Д. Игнатьев. Он прекрасно понимал, что находится в том же положении, что и его предшественники, и что рано или поздно Сталин его ликвидирует. Он был более чем заинтересован в устранении Сталина. Четко выполняя все распоряжения Сталина, он, тем не менее, те из них, которые касались «группы четырех», немедленно доводил до сведения членов этой группы. Илья Оренбург, выполнявший роль рупора тогдашней кремлевской команды, поделился со своим другом, французским писателем Сартром собственной версией этих событий. Эту версию немедленно распространили по всему миру французские средства массовой информации. По словам Эренбурга, «после XIX съезда партии всем стало ясно, что у Сталина мания преследования… Он готовил крупнейшую кровавую чистку и хотел физически уничтожить ЦК, избранный на XIX съезде». По Оренбургу, главным на тот момент было то, что Сталин тогда был уже твердо убежден, что в кругу политбюро существует заговор с целью лишить его жизни. Однако планируемый Сталиным уничтожающий удар против Центрального Комитета провалился благодаря решительным действиям политбюро. Произошла своего рода дворцовая революция, о которой рассказали Эренбург и Пономаренко. Последний был советским послом в Нидерландах, и в 1957 году сообщил свою версию Западу. Согласно этим описаниям, дело происходило так.
1 марта 1953 года на заседании президиума ЦК Лазарь Каганович категорически потребовал от Сталина немедленно назначить специальную комиссию для тщательного расследования — «дела врачей» и отменить приказ о депортации всех евреев в отдаленные районы Советского Союза. Это требование было поддержано всеми, за исключением перетрусившего Берии. Оказавшись перед лицом сговора, Сталин потерял самообладание и, изрыгая страшные ругательства, угрожал самым жестоким образом покарать этот мятеж. Еще совсем недавно подобная реакция Сталина означала бы для них верную смерть, но теперь за спиной членов политбюро стояла и тайная полиция Игнатьева, и армия маршала Жукова — они чувствовали себя достаточно сильными, чтобы не испугаться подобной угрозы. Кончились те времена, когда, по выражению Хрущева, «войдя в комнату Сталина, мы в последнее время никогда не знали, выйдем ли назад живыми», и Микоян бесстрашно ответил беснующемуся Сталину: «Если через полчаса мы не выйдем свободными из этой комнаты, армия займет Кремль». Теперь уже Берия почувствовал себя достаточно уверенно и присоединился к мятежникам, что окончательно добило Сталина. Ну, а когда Каганович на его глазах в бешенстве разорвал удостоверение члена президиума ЦК и швырнул обрывки ему в лицо, возбуждение Сталина сменилось обмороком.
Эта дворцовая революция, описанная Эренбургом и Пономаренко, нашла свое косвенное отражение и в советской прессе. Начиная с 8 февраля, «Правда» ежедневно раздувала кампанию против «врачей-убийц» и «шпионов», доведя атмосферу в стране до настоящей шпиономании. Однако 1 марта читатели были удивлены тем, что не смогли найти ни одного слова о заговоре врачей и «евреях — врагах народа». Зная факты, нетрудно найти объяснение: вся власть перешла в руки президиума ЦК. В правительственном сообщении, которое, правда, появилось только 4 марта, говорилось, что внезапная болезнь «временно» препятствует Сталину исполнять свои обязанности. В качестве болезни был назван инсульт на почве кровоизлияния в мозг, случившийся у Сталина 2 марта в его квартире. Это сообщение, в котором ни место, ни время не соответствовали действительным событиям, заканчивалось словами: «Центральный Комитет и Совет Министров СССР полностью осознают все значение того факта, что тяжелая болезнь товарища Сталина повлечет за собой его более или менее продолжительное неучастие в руководстве. Центральный Комитет и Совет Министров со всей серьезностью учитывают при руководстве партией и страной все обстоятельства, вытекающие из временного отхода товарища Сталина от руководящей работы в государстве и партии».
Смерть Сталина
Точные обстоятельства смерти Сталина на настоящий момент известны еще не полностью, поэтому нам придется в основном с определенной осторожностью опираться на рассказанное Хрущевым.