В то же время страх советского государства получить плохую репутацию среди интеллектуалов презренного, буржуазного, капиталистического общества может изменять строгую линию поведения цензоров. Приведу пример, касающийся одного из моих знакомых, имеющих отношение к издательской сфере. Он раздобыл научно-популярное сочинение одного российского исследователя из Института Пастера, в котором, насколько я помню, говорится что-то о современных экспериментах, касающихся продления жизни. Для любой частной фирмы это лакомый кусочек, обещающий хоть какой-то успех в эти бедные времена. Работу перевели, напечатали, отдали цензору, и издатель уже решил, что всё пройдёт гладко. Однако прошли месяцы, после чего работу вернули, да в таком виде, что отпало всякое желание её публиковать. Издатель пошёл к главному цензору и заявил, что вынужден написать автору и сообщить, что он отказывается издавать сочинение «по причине цензуры». Однако это произвело бы малоприятное впечатление за границей (возразил цензор), издатель не должен писать такое. Тогда последний достал исправленный цензурой экземпляр и спросил главного цензора, взял бы он на себя ответственность издать работу другого человека в подобной форме. В результате цензура, чтобы избежать «неблагоприятного впечатления» за границей, пересмотрела собственную правку – однако на эту новую правку ушли дополнительные месяцы.
Но теперь, когда какая-нибудь работа уже прошла сквозь превентивные меры и недоверие цензуры и всюду были получены необходимые разрешения, возникает ещё одна трудность, заключающаяся в том, что книжные фирмы время от времени подвергаются «политическому контролю» со стороны Государственного политического управления (ГПУ). Вообще в России, как нынешнего времени, так и минувшего, можно увидеть так хорошо известную игру различных властей, которые действуют в одной и той же области, каждая исходя из своей компетенции, не имея над собой общего, главного начальства, и, что самое главное, без того ориентира в виде культуры, здравого смысла, внимания к всеобщему благосостоянию, свободы духа и простых приличий, которые, однако, в целом преобладают у нас на Западе – по крайней мере, пока поборники методов русского коммунизма разрозненны. Упомянутый «полицейский контроль» – это аппарат, относящийся не к литературе, а исключительно к полиции, и с лёгкостью останавливающий благодаря своему всемогуществу то, что цензурой было объявлено допустимым. Речь поэтому идёт о том, чтобы раздобыть для книги в буквальном смысле «паспорт» – билет с разрешением на продажу от «полицейского контроля».
Есть и другие препятствия, но на них мы останавливаться не будем. Различные сложности уже и так описаны в достаточной мере. Цензура и запреты сверху затрагивают детали, затрагивают содержание, но происходит это, я готов сказать «разумеется», также на чисто личной основе. Например, согласно сведениям, полученным мною в Москве, все выпуски русского издательства «Слово» в Берлине категорически запрещены. И неважно, пропустила ли произведения цензура. Главное то, что «Словом» руководят политические противники коммунистической олигархии. Хочу добавить то, что мне рассказывали об этом запрете; это звучит неправдоподобно, но при коммунистической диктатуре возможно многое. Официального сообщения об основании для запрета, как мне сказали, не было. На таможенной границе в провозе этих книг поэтому не отказывают – произведения пропускают, после чего они исчезают. Если адресат окольными путями узнает о происходящем, то не стоит думать, что он осмелится написать с просьбой прекратить дальнейшую отправку книг – это означало бы распространение неуважительных рассказов о России за границей, что влечёт за собой суровое наказание. Под государственным покровительством теперь организована своего рода целая компания по книжным делам между Россией и Германией. Но даже при таком раскладе необходимо остерегаться давать «Слову» информацию о происходящем, чтобы издательство, по крайней мере, могло оставить дальнейшие попытки по отправке произведений. Поэтому не оставалось ничего другого, кроме как пустить всё на самотёк, пока зарубежному издательству не посчастливится самому каким-то образом узнать о происходящем.