Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море

Спустя время, когда она, следуя ритму своей болезни, вспоминала каждую деталь, единственное, чего никак не могла понять, было это — почему именно Чакону. Существовала какая-то связь между нею, Маджини и ее кровавостью, которая и ему была очень хорошо известна, но какая именно — или она не поняла, или он не пожелал объяснить, Маджини Чакона Маджини Чакона повторяла она как мантру, еще когда пространство вокруг впервые начало искривляться, а расстояния и направления смешались, но ей никак не удавалось окончательно установить эту связь и главное — понять, почему именно Чакона. Со скрипкой все было вроде бы ясно, вопреки двусмысленности ситуации, в которую она попала — он объяснил ей это почти сразу, когда они еще поднимались в лифте к ней в номер, признался, что тоже должен был участвовать в конкурсе, том самом (и она догадалась, откуда ей знакомо его лицо — она тогда заранее просмотрела фотографии всех участников, и он, разумеется, был среди них), но в последний момент отказался, потому что, внимательно изучив и послушав скрипку, решил, что именно эту скрипку он не хочет — я не хотел этого Маджини — у меня, сказал он, есть своя теория по поводу инструментов, вообще скрипок, да, в общем-то, не то чтобы теория — просто каждый, кто способен слушать, и сам бы понял все, без каких-либо теорий, а Вирджиния, ничего не подозревая заранее, прикоснулась к этой тайне — поэтому она и произвела на него такое впечатление, поэтому он был на всех ее концертах, следил за ней с того самого конкурса, когда она играла на своей старой скрипке (впрочем, она тоже неплоха, но как-то уж слишком однозначна, как и большинство скрипок), вплоть до сегодняшнего, такого откровенного вечера, потому что, только услышав ее впервые и увидев, как она прикасается к струнам, как выстраивает в себе звук, он почувствовал, что она предрасположена, невероятно чувствительна, слышит каждую фальшь в звучании и вне его… еще бы ты не понял этого… она просто подтвердила то, что он давно знал и что заставляло его хотеть именно Маджини, вообще-то, он был уверен, что Маджини у него все равно будет, он и сам бы ее купил, но не этот… этот Маджини — не его — я слишком разборчив…

Почему? Этот?

Вирджиния открыла номер. В лицо пахнуло густым смешанным запахом свежих и полусгнивших в тинистой воде цветов, где ты взяла столько ваз, зачем они тебе, спросил он, совсем непринужденно перейдя на «ты» и прервав свой рассказ о Маджини, словно за порогом комнаты вдруг сразу исчезли все условности мира, Вирджиния неопределенно пожала плечами, здесь всё и всегда было завалено цветами — они стояли на столе, под зеркалом, рядом с тумбочкой у кровати, перед стеклянными дверями в прихожей, на полу в комнате… наверное, горничные старались ухаживать за ними, меняли воду в вазах, но, в сущности, ничего органического здесь и нельзя было бы сохранить от гниения… они все-таки не цветочницы, как он выразился…

но в тот момент это ее вообще не интересовало, она давно уже свыклась с этим запахом, сейчас она только хочет знать — почему?

почему не именно эта?

… и положила скрипку на диван у окна, посмотрев на нее с сомнением, может быть, все это не случайно… и душка… она даже опустилась на колени, зачем-то открыв футляр, чтобы убедиться… в чем?.. просто почувствовала в своей собственной душе, как подступает тревога, на какое-то мгновение даже забыв о нем — этом мужчине в кремовом костюме, на которого она так долго смотрела во время своей игры и который явно знал что-то такое о ее скрипке, чего она не знает, но должна узнать — потом совсем отчетливо ощутила его присутствие за спиной, словно дух, и вдруг подумала, да, это был он, это он стоял за дверью гримерной, но сразу отбросила эту мысль, показавшуюся совсем нелепой… и прежде чем повернуться к нему, почувствовала вдруг на своем плече его руку…

… в ее воспоминаниях позже всё слилось в ощущение безграничного желания, растекающегося по всему ее телу — и свежесть, и разложение загнивающих стеблей в вазах, превращающих чистую воду в болотную, и какой-то далекий, едва различимый запах крови — липкая и в то же время нейтральная, она вытекала из ледяного цветка — сломанного, вдруг окрасившегося в красный цвет и издававшего этот, совсем неожиданный, какой-то таинственно-пресный запах… и Маджини, которую он осторожно вынул из футляра, склонившись над ним, поэтому и оперся на ее плечо, чтобы взять скрипку, а может быть — чтобы показать, объяснить ей что-то…

но почему не именно этот?