Читаем Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море полностью

Все еще стоя на коленях, Вирджиния увидела — его руки были крупные, но худые… слишком длинные пальцы со слегка выступающими косточками… она заметила их сразу, словно прикоснулась к ним глазами, как только он обхватил ими сначала корпус, а потом удлиненный гриф Маджини, на два сантиметра длиннее, чем у любой другой скрипки, очень необычный гриф, заставляющий пальцы извиваться вокруг струн, добиваясь кошачьей гибкости, и отступать, если не получалось, стремиться к самой точной точке, с которой уже обертоны обеспечат звучность в ее совершенном объеме… как любой скрипач, она всегда сначала замечала руки — достаточно ли они чувствительны, чтобы скрипка доверилась им, их ловкость она оценивала уже позже, в игре… эти же руки были особенными, одновременно и большими и словно прозрачными — они уверенно взяли инструмент, ласково погладили его корпус в том месте, где изображен Андреевский крест — свидетельство, что именно он, Маджини, сделал ее… ей показалось, что его руки сливаются со скрипкой и больше не выпустят ее… Она почувствовала что-то похожее на ревность и даже протянула руку, чтобы забрать Маджини обратно, но он уже зажал ее подбородком, вынул из футляра смычок и провел им по струнам, очень медленно, по всем четырем — одна за другой, протяжно и отчетливо, сосредоточенно, с максимальной тщательностью звучания.

Вирджиния вздрогнула, она услышала что-то совершенно поразительное — некие частоты, которые, казалось, не соответствовали естественному резонансу в теле инструмента и которые ухо не должно бы улавливать… но улавливало, они передавались через подставку совсем осязаемо… да, именно это она слушала весь тот вечер… она неожиданно выпрямилась и застыла перед ним, почувствовав знакомый писк-крик в своих ушах — словно фён откуда-то снова возник здесь, в этой комнате, пронзив ей виски — казалось, это не был звук ее Маджини, другим был спектр обертонов, совсем непохожий, но, в сущности, тот же самый, обертоны точно так же вливались в пространство, как и эти, которые заставили ее изменить себе, став другой, обертоны, которые она пережила, лишь сейчас узнавая их в его руках — точные, но все же с каким-то вибрирующим отклонением и совсем осязаемые… значит, действительно всё зависит от инструмента и раскрывается во мне… раскрывает меня…

одно ухо вслушивается в другое, оба повернулись друг к другу и, услышав отклонение, соединились в одно целое…

Маджини отразилась в Маджини…

… ну вот… ты слышала… только он может заставить тебя извлечь из него такой звук…

Хочешь, сыграем Чакону вдвоем?

Чакону?


ЧАКОНА


Вирджиния подошла к шкафу, где была ее старая скрипка, и, открыв дверцу, достала с полки немного поцарапанный футляр, совсем обыкновенный.

… ей, наверное, одиноко… я ни разу не играла на ней с тех пор, как у меня появилась Маджини…

Перейти на страницу:

Все книги серии Новый болгарский роман

Олени
Олени

Безымянный герой романа С. Игова «Олени» — в мировой словесности не одинок. Гётевский Вертер; Треплев из «Чайки» Чехова; «великий Гэтсби» Скотта Фицджеральда… История несовместности иллюзорной мечты и «тысячелетия на дворе» — многолика и бесконечна. Еще одна подобная история, весьма небанально изложенная, — и составляет содержание романа. «Тот непонятный ужас, который я пережил прошлым летом, показался мне <…> знаком того, что человек никуда не может скрыться от реального ужаса действительности», — говорит его герой. «"Такова жизнь, парень. Будь сильным!"», — отвечает ему старик Йордан. Легко сказать, но как?.. У безымянного героя романа «Олени», с такой ошеломительной обостренностью ощущающего хрупкость красоты и красоту хрупкости, — не получилось.

Светлозар Игов

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза