Дин Рид: трагедия красного ковбоя

Приглашение прилететь в Советский Союз Дин получил 7 февраля. Вечером того же дня вместе со своим немецким импресарио Дитером Эгню Дин вылетел в Москву. В аэропорту Шереметьево их встретил всего лишь один человек – представитель Госконцерта Борис Бачурин. Дина это насторожило, поскольку он предполагал встретить здесь и кого-нибудь из своих знакомых комсомольских лидеров. Того же Юрия Купцова, например. Однако Бачурин вел себя настолько уверенно, что сомнения Дина развеялись: все идет как и должно. На самом деле это было не так. Незадолго до этого в ЦК КПСС было решено перенести дату начала строительства на месяц – на середину марта. Комсомольских боссов об этом уведомили сразу, а они, в силу каких-то бюрократических проволочек, забыли предупредить об этом представителей Госконцерта. В результате Бачурин посадил Дина и Эгню в самолет и полетел вместе с ними в Красноярск. Там они пересели на вертолет и отправились в район Тынды.

Когда они прилетели к месту предполагаемого концерта, они там никого не обнаружили. Посадив вертолет на какой-то заснеженной поляне, окруженной огромными кедрами, вертолетчик с недоумением смотрел на знаменитого певца, не понимая, перед кем он собирается здесь петь. Не понимал этого и сам Дин вместе со своими компаньонами.

– В чем дело? – поинтересовался у Бачурина Эгню.

Но что тот мог ответить, если сам был в глубоком шоке. Они стояли возле вертолета, недоуменно озирались по сторонам и никак не могли взять в толк, что происходит. Особенно нелепо в этой ситуации выглядел Дин, который сжимал в руках дорогую акустическую гитару «Музима» в матерчатом чехле. В конце концов всем стало понятно, что вышла какая-то накладка и концерт не состоится. Все опять погрузились в вертолет и вернулись обратно в Красноярск. И только там местные деятели из обкома комсомола наконец сообщили им об ответе, который пришел на их запрос из Москвы: начало строительства и все торжественные мероприятия, связанные с этим, переносятся на март.

– Такое возможно только у нас, – разводили руками красноярские комсомольские боссы. – Виной всему наше вечное раздолбайство.

Дин и Эгню с последним утверждением не спорили. Дин тогда еще подумал, что у немцев с их врожденной пунктуальностью такой накладки никогда бы не произошло.

Между тем когда Дин находился в Красноярске, он услышал от одного из комсомольских работников новость о том, что в Советском Союзе началась широкомасштабная кампания в газетах против Александра Солженицына. Комсомольский начальник поделился с Дином этой вестью не случайно: видимо, еще помнил о том, как три года назад Дин выступил против Солженицына со страниц «Литературной газеты».

– Судя по всему, этого «литературного власовца» готовят к высылке из страны, – высказал предположение комсомольский босс.

На этом разговор был закончен, поскольку проходил в присутствии переводчика, который не внушал доверия обоим собеседникам.

Когда Дин вернулся в ГДР, там его застала весть о том, что Солженицын выдворен из Советского Союза и прилетел в ФРГ. Дин тогда подумал, что это разумный шаг со стороны Кремля: арест и осуждение писателя могли бы только вызвать на Западе новую волну обвинений СССР в жестокости. Поэтому Дин был крайне удивлен, когда Альберт Норден при встрече с ним в восточногерманском Комитете мира высказал совсем иную точку зрения на эту проблему:

– Солженицына нужно было сослать в те места, о которых он так любит писать, – в лагеря. Москва проявила ненужный либерализм и очень скоро пожалеет об этом: на Западе Солженицын превратится в еще более опасного идеологического врага.

Стоит отметить, что так думал не один Норден: в самом советском Политбюро тоже имелись сторонники такого решения. Например, главный идеолог Михаил Суслов, которого поддерживали Николай Подгорный, Александр Шелепин и ряд других деятелей. Все они предлагали Брежневу арестовать Солженицына и отправить за решетку, поскольку боялись, что за границей он активизирует свою антисоветскую деятельность. Серьезным аргументом при этом был некий технический анализ, который был подготовлен в недрах ЦК КПСС, где рассматривались перспективы развития спутникового телевидения на Западе. Согласно этому анализу в скором времени Запад должен был запустить в космос спутники, благодаря которым удалось бы заполонить советское ТВ заграничными программами. Естественно, львиную долю этих программ составляли бы антисоветские передачи, в том числе и выступления Солженицына. Вполне вероятно, что Норден тоже был в курсе этих перспектив.

Между тем в конце того разговора с Дином Норден сказал фразу, которая потрясла его собеседника:

– Мы знали о желании Брандта пригреть Солженицына, но решили не вмешиваться.

Дин потом долго размышлял над этой фразой, но единственное, к чему он пришел, было то, что «Штази», видимо, была в курсе закулисной истории с высылкой Солженицына в ФРГ. И он в своих выводах был прав.