Динамика бессознательного

[343] Пожалуй, более отчетливо, чем какая-либо другая наука, психология демонстрирует духовный переход от классической эпохи к современности. История психологии[230] вплоть до семнадцатого столетия представляет собой, по сути, перечисление доктрин, так или иначе затрагивающих душу, но сама душа как объект исследования не сумела утвердиться в этих доктринах. Будучи непосредственно данной в опыте, она казалась настолько хорошо известной всякому мыслителю, что тот нисколько не сомневался в ненужности усвоения любого дальнейшего, тем более объективного опыта. Такое отношение всецело отвергается современной точкой зрения, ведь сегодня мы все полагаем, что нам, помимо и превыше какой бы то ни было субъективной достоверности, необходим объективный опыт – для обоснования положений, притязающих на научность. Несмотря на это, по-прежнему затруднительно, даже в наши дни, последовательно применять чисто эмпирический или феноменологический подход в психологии, поскольку исходное наивное представление, будто душа, непосредственно данная нам в опыте, есть нечто в наибольшей степени познанное, остается одним из наших наиболее глубоко укорененных убеждений. Такого мнения придерживаются все без исключения непосвященные, да и каждый психолог к нему тяготеет, причем не только применительно к субъекту, но и, что гораздо важнее, применительно к объекту. Психолог знает (скорее уверен, что знает), что конкретно происходит в сознании другого человека и что тому нужно на самом деле. Это уверенность опираться не столько на высокомерное пренебрежение различиями, сколько на молчаливое допущение, будто все люди одинаковы. В результате мы бессознательно склонны верить в универсальную ценность субъективного мнения. Я упомянул этот факт лишь затем, чтобы показать, что, несмотря на твердую поступь эмпирического знания в последние три столетия, исходная установка вовсе не исчезла. Она продолжает существовать, и это лишний раз доказывает, сколь затруднителен переход от старой, философской точки зрения к современной, эмпирической.

[344] Естественно, приверженцам старых взглядов никогда не приходило на ум, что их доктрины суть не что иное, как психические феномены, поскольку эти приверженцы исходили из наивного допущения, что с помощью интеллекта или разума человек способен фактически возвыситься над своим психическим состоянием и переместиться в состояние надпсихическое и рациональное. Даже сегодня сомнения по поводу того, не следует ли признавать в конечном счете суждения человеческого разума симптомами определенных психических состояний, остаются одним из немногих предметов для спора[231]. Этот вопрос в целом видится крайне уместным, однако он чреват столь далеко идущими революционными последствиями, что вполне объяснимо, почему и в прошлом, и сегодня старались и стараются его игнорировать. Мы по-прежнему далеки от ницшевского понимания философии, а также и теологии, как ancilla psychologiae[232], ведь и сами психологи не готовы воспринимать, хотя бы частично, собственные утверждения как субъективно обусловленное признание. Можно сказать, что индивидуумы равны лишь в той мере, в какой они остаются преимущественно бессознательными, то есть не осознают своих подлинных различий. Чем бессознательнее человек, тем больше он будет стремиться к соответствию общему канону психического поведения. Зато чем лучше он осознает свою индивидуальность, тем заметнее становится его отличие от других и тем меньше он будет отвечать общепринятым ожиданиям. Да и его реакции становятся гораздо менее предсказуемыми. Это объясняется тем фактом, что индивидуальное сознание всегда сильно дифференцированно и всегда шире сознания общего. Но чем шире оно становится, тем больше различий подмечает и тем усерднее избавляется от коллективных правил, так как эмпирическая свобода воли растет пропорционально расширению рамок сознания.